Побывав во всех уголках родного дома, он вернулся в кабинет отца, чтобы разобрать давно забытые бумаги. Среди пыли и пожелтевших листков он искал ответ на тот вопрос, что с приездом в Теплый снег стал назойливо мучить его: почему сэр Гарет был убит. Но рукописи не могли дать всех разъяснений — им все-таки было более четверти века. «Я поздно, очень поздно спохватился», — так думал Фредерик. Он корил себя за столь долгое бездействие, за то, что, став Судьей, ничего не предпринял, чтоб докопаться до правды.
Пока он был мал, делом об убийстве Судьи Гарета занимался Северный Судья лорд Конрад, и в свое время (Фредерику к тому времени исполнилось тринадцать) он сказал мальчику:
— Похоже, все кончено. Убийцам твоего отца удалось бежать из страны. Думаю, Королевство закрыто для них навсегда.
— Дайте мне людей — я отправлюсь их искать! — воскликнул тогда Фредерик. — Они должны жизнью заплатить за преступления!
— Детские глупости, — оборвал его Конрад. — Твое место — здесь, в Южном Королевстве. Ты — Судья, у тебя свои обязательства перед страной и людьми. Просто взять и все бросить? Ради мести? Это предательство, и по отношению к твоему отцу — тоже. Еще большее, чем не отомстить за него. Он хотел видеть в тебе своего преемника, чтобы ты даже превзошел его. Он сам мне так говорил... И еще. Отправившись в неизвестность, чтоб мстить, ты предашь не только свою страну, чаяния своего отца, — ты и меня предашь. Я многое в тебя вложил, Фред. И ради чего? Ради того, чтоб ты посвятил себя пустой мести? Это слабость, забудь о ней. Твое предназначение не в этом...
И Фредерик забыл. Постарался забыть. Это было довольно легко — Конрад многому его научил. И прежде всего — гасить всякие чувства и эмоции. «Холодный, здравый рассудок, как у Бога, — говорил Северный Судья. — Карая или награждая людей, Бог абсолютно холоден и беспристрастен. И мы, Судьи, должны быть похожи на него в этом»...
Теперь все было не так. Никак не получалось в этом месте, в родном замке, где, казалось, в самом деле до сих пор обитают души безвременно ушедших родителей, оставаться равнодушным. Все напоминало о них, сперва туманно, а потом — все четче с каждой минутой. Там, во дворе, каменные плиты когда-то были залиты кровью отца, а в восточной башне, поговаривали, осенними вечерами бродит и жалобно плачет тонкая белая фигура его матери. Именно поэтому — Фредерик сейчас признавал — не тянуло его в родной дом...
Он разбирал переписку отца с тогдашним Королем Донатом, отцом Короля Аллара. Мать Фредерика была родной сестрой Доната, поэтому неудивительно, что Король обсуждал с зятем многие государственные дела. Судя по всему, сэр Гарет был весьма сведущ и в политике, и в экономике, и в военном деле, так как Король Донат в своих письмах часто спрашивал у него совета по тем или иным вопросам. «Мой отец — правая рука Короля. И Филипп убил его... И было это в год смерти Доната». — Такие мысли заставили Фредерика подумать о вещах, которые выбили его из колеи. А потом нашлось одно из последних писем, которое повергло Фредерика чуть ли не в отчаяние. «...Я всерьез думаю о том, что Аллар не способен принять из моих рук государство... Королевству нужен зрелый, твердый правитель, а не мечтательный и безответственный молокосос... Гарет, мне бы хотелось видеть тебя своим преемником...» Эти строки сразили Фредерика не хуже того меча, что обрушился на его голову в заброшенных доках. «Этого не может быть... никак не может». — Судья боялся поверить в то, к чему его привела логическая цепочка.
После таких открытий Фредерик ходил бледным и понурым, вызывая опасения доктора и окружающих...
Он сидел, сгорбившись, на каменной скамье под кленами, что роняли листья на могилу лорда Гарета. Сейчас как никогда Фредерику не хватало отца. Будучи ребенком, он не понимал, как много потерял в его лице, потом — привык к своему одиночеству, но теперь появилась угроза лишиться еще одного родного человека: у Западного Судьи были причины считать Короля Аллара, своего царственного кузена, причастным к гибели отца. И не только к этому преступлению... «Как я поздно спохватился... Я дурак, непроходимый глупец... Верил всему, что мне говорили, и даже не пытался увидеть правды... Она ведь все эти годы была здесь, в моем родном доме — в письмах Доната», — такие невеселые мысли бродили в голове Судьи.
— Сэр Фредерик, — окликнули его.
— Марк, мне не до донесений. После, — отвечал он.
Потом все же окликнул рыцаря:
— Постой. Что слышно о Юхане?
— Все без изменений, сэр. Он молчит — пытки не ломают его.
— Я обещал ему, что его кишки намотают на ворот, — заметил Судья. — Пусть так и будет. Он мне больше не нужен. Казнь на главной площади Зимнего порта. Объявить приговор: за измену, убийства, грабежи, похищения, посягательство на жизнь Судьи Королевского дома. Более чем достаточно... Я не бросаю слов на ветер.
— Да, сэр... Кстати, я думаю, это стоит возвратить вам. — И Марк протянул Судье конверт. — Это ваше письмо даме Коре.
Рыцарь ушел. Фредерик вновь погрузился в свои мрачные раздумья, машинально сминая в руках конверт. Все складывалось плохо, очень плохо. Если его главный враг не Филипп...
— Привет! — Звонкий голос Агаты.
Судья лишь вздохнул, когда она бесцеремонно забралась к нему на колени и требовательно заглянула в лицо. Няня девочки, румяная, круглолицая Мона, лишь простодушно улыбалась, стоя рядом.
— Тебе грустно? — спросила Агата, завязывая на шнурках его рубашки замысловатые узелки.
— Есть немного.
— Здесь кто-то умер? И его закопали? А глубоко закопали?
— Это могила моего отца. Глубоко.
— А мой папа? Его тоже закопали?
— Нет, — покачал головой Фредерик. — Твой папа в море. У него нет могилы.
Агата пожала плечами; резко, как все дети, перешла на другую тему:
— Мне тут нравится. У тебя красивый замок и сады с цветами. Можно плести венки. А в моей комнате много игрушек, и в окошке разноцветные стеклышки.
Судья улыбнулся: девочку поселили в его бывшей детской, и все игрушки тоже когда-то принадлежали ему. Он вспомнил деревянную лошадку и барабан, солдатиков и свистульки, разноцветные кубики, из которых можно строить высокую башню или длинные стены. Да, там есть с чем играть... А когда-то давно, в жаркий, летний день отец запустил для него несколько воздушных змеев. Вон на том лугу. Было красиво и празднично, мама звонко смеялась, и он тоже хохотал. Теперь змеи валяются где-нибудь в пыльных шкафах...
— Ладно, не грусти, — сказала Агата. — Я пойду — мы с Моной на лодке покатаемся. Хочешь с нами? А это что? — Она так внезапно выхватила конверт, что Фредерик не успел среагировать. — Письмо? Кому?
— Верни! — потребовал Судья.
— А ты попробуй — догони! — задорно прокричала, улепетывая, Агата.
— Нет, это невозможно! — вспылил Фредерик. — Отдай немедленно!
Он подхватился со скамьи, побежал, прихрамывая, за девочкой. Агата хохотала, петляя меж кустов, а Судья зло пыхтел: эта игра ему не нравилась. Плюнув на больную ногу, он сделал впечатляющий прыжок через куст шиповника, зацепил малышку за ногу, и они вместе покатились по траве, благо было мягко. Агата вымазалась и заревела, обидевшись; тут же скомкала конверт и кинула его в колючие заросли:
— Вот тебе!
Подоспела Мона. Она подняла девочку, стала приводить ее в порядок, говоря Фредерику:
— Нехорошо, сэр, так сердиться на ребенка. Она хотела только развеселить вас.
Судья раздраженно махнул рукой и побрел в замок... Нет, право, сегодня все не ладилось. А тут еще навстречу попался мастер Линар:
— Сэр Фредерик! Наконец-то я вас нашел. Прошу — на осмотр...
Мастер Линар, обследовав ребра Судьи, теперь с любопытством наблюдал за своим пациентом. Тот, с обнаженным торсом, в одних легких полотняных штанах стоял у большого зеркала, поигрывал бицепсами и наносил удары в воздух, наблюдая, как работают мышцы рук и груди. Он спешил восстановиться.
— Вы в прекрасной форме, сэр, — сказал мастер Линар. — Поверьте мне как врачу.
— Ну да, — скептически отвечал Судья. — Уж себя-то я не обману. Пролежав больше месяца, я не могу быть в прекрасной форме. Мне необходимо тренироваться. Удар слева совсем плох: слабоват и скорость не та. Боюсь, что в фехтовальном зале я разочаруюсь еще больше. Хотя тут у меня и партнера подходящего нет, чтоб в этом убедиться.