Роксана лишь вздохнула: вспомнила, как воины отца везли в замок тело ее убитого «жениха». Его красивое, когда-то дорогое для нее лицо было искажено предсмертной судорогой и запачкано кровью. Было страшно и жалко видеть, что за какое мгновение цветущий, здоровый юноша превратился в труп. «Погиб из-за каких-то непонятных интриг», — подумала она.
Ее отец думал тем временем свое: «Как бы разузнать о нем побольше? И побольше о том заговоре, который якобы затеяли Лиер и Густав. Было бы очень неприятно попасть между двумя такими врагами, как ландграф и его брат. Неужели Густав решился посредством Лиера и Романа помешать свадьбе ландграфа?.. Да, мои земли, которые пойдут в приданое, лакомый кусок, но именно поэтому надо, чтоб они достались ландграфу: это укрепит государство...»
Фредерик оделся в куртку попроще. Теперь надо было по возможности обследовать замок.
— Господин Дарон, — обратился он к слуге, что все стоял у дверей, ожидая приказов, — буду признателен, если познакомите меня с замком, расскажете, что и как.
— Все, что пожелает ваша милость, — поклонился слуга.
Замок представлял собой одноэтажное сооружение из толстых мореных бревен на довольно высоком фундаменте из дикого камня и больше походил на огромную избу, чем на крепость феодала. В нем было два просторных зала и множество мелких комнат. На подворье размещались конюшни, склады, хлева для господского скота и прочие мелкие постройки.
Фредерик отметил, что усадьба обычного дворянина в его Королевстве куда более ухожена и приятна взгляду, нежели мрачное жилище барона Криспина. Единственное, что могло радовать здесь глаз, это прекрасный вид на окрестности с крепостной, также бревенчатой, стены. Замок располагался на высоком зеленом холме, а холм изящно огибала небольшая речка, темно-синими петлями уходившая в долину. И вдоль реки и дальше в полях кружили разноцветными лопастями ветряки, гордость земли барона.
— Их довольно много, — заметил Фредерик.
Он и слуга стояли на стене, и Дарон деловито объяснял, что нигде больше нет такого количества ветряков, как в земле барона Криспина. К ним подошли два воина, что несли службу на стенах. Став чуть поодаль, они принялись рассматривать рыцаря-южанина, вполголоса переговариваясь. Фредерик краем уха уловил пару реплик.
— Говорят, он круто машется...
— Ну капитан бы его сделал...
Молодой человек чуть дернул бровью и велел Дарону отвести его к конюшням...
Конюхи у барона были хорошими ребятами, и Мышку окружили должной заботой. Фредерик с удовольствием отметил, что его скакун сыт, напоен и вымыт. Жеребец энергично закивал головой, увидав хозяина.
— Молодец, мальчик, хороший. — Фредерик потрепал его по крутой шее, погладил широкую спину.
Он любил лошадей. Для него, особенно во время судейства, верный конь часто был надежней и преданней человека.
— У вас прекрасная лошадь, сэр, — это сказал барон, заходя в конюшни. — Я слыхал про коней такой масти, но ни разу не видел.
— Масть называется мышастая. Потому и коня зовут Мышка.
— Сколько стоит такой скакун?
Фредерик удивился:
— Я его не продаю.
— Может быть, обмен? Я бы дал вам за него двух своих лучших коней.
— Оставим это, господин барон. Я не торговец и не меняла.
Он чуть поклонился и поспешил выйти из конюшен: такой разговор был ему неприятен. А барон вновь нахмурился: ему, в свою очередь, не понравился тон южанина и его манера так запросто обрывать беседу.
Лежа в отведенной ему комнате на постели (надо сказать, он порядком устал, к тому же грудь и раненая рука разболелись), Фредерик, закрыв глаза, лениво прокручивал в мозгу все то, что произошло за последние дни. И почти жалел, что помог Роксане.
Деликатное покашливание отвлекло молодого человека от размышлений. Открыв глаза, увидал знахарку Орни. «Белесая, худенькая девочка, — отметил он про себя, — к тому же какая-то запуганная». Ее соломенного цвета волосы были коротко острижены в кружок, и от этого она напоминала подростка. А светлая кожаная одежда: короткая курточка, штаны с бахромой в боковых швах, широкий узорчатый пояс, на котором болталось несметное количество кулечков и мешочков, — еще больше делали ее похожей на мальчишку.
— Я стучала — вы не ответили. Я решила войти.
— Зачем? — тускло спросил Фредерик.
— Я... я знаю, кто вы, сэр.
Он сел и внимательно посмотрел на девушку. «Только сейчас заметил, какие у нее большие пронзительные светло-карие глаза. Спросил, чуть растягивая слова:
— И кто же?
— Судья Королевского дома, лорд Фредерик... Вы меня не помните? Конечно, мне ведь было тогда около пяти лет.
Фредерик нахмурился, вороша свою память.
— Двенадцать лет назад Судье Конраду из деревин Корень привели на суд знахарку, мою маму...
— Ах да, — кивнул молодой человек. — Я вспомнил. Твою мать Конрад хотел казнить. Кажется, ее обвиняли в отравлении?
Орни кивнула:
— Мою мать позвали лечить одну тяжелобольную, но было уже слишком поздно. Настои не помогли — женщина умерла, а ее муж решил, что умерла она от снадобий. Он и его родня повели маму к Судье, обвиняя ее в колдовстве и убийстве... Вы были там, на суде, сэр, и вы выступили в защиту моей матери.
Фредерик вспоминал все ярче: он приехал навестить Северного Судью. Тот пригласил его поучаствовать в суде над знахаркой из горной деревни. «Тебе необходим опыт в разбирательствах такого рода», — так сказал Конрад.
Родня умершей больной тогда громко вопила, требуя казнить худую темноволосую женщину с обветренным скуластым лицом. За ее юбку цеплялось тонкими руками глазастое напутанное дитя.
Конрад уже собирался вынести приговор, удовлетворявший требования мужа и родни умершей, но Фредерик остановил его тихими речами:
— Не судите так поспешно. В самом деле, по словам мужа, умершая серьезно хворала, и сама знахарка говорит, что ее позвали слишком поздно, и снадобья могли лишь облегчить страдания, но не излечить. Да и была ли выгода знахарке травить эту женщину? Она ведь и так врачует людей, постоянно опасаясь неудачи в этом деле. Ремесло лекаря всегда сопряжено с таким риском, ведь врачует-то простой человек, и он не всемогущ. Согласитесь, однозначно обвинить ее невозможно.
— Это так, — отвечал Конрад, — но если сейчас ее отпустить, она может совершать такие ошибки дальше и уже не бояться их, а стало быть, где-то недобросовестно относиться к своему ремеслу.
Фредерик пожал плечами:
— Но разве смерть научит ее чему-нибудь? К тому же у нее совсем маленькая дочь, которой, я думаю, она передаст свои знания.
Конрад чуть нахмурил брови:
— Но не наказать ее нельзя... Ты молод: тебе просто жаль ее, а Судья должен быть беспристрастен.
Юный Судья (ему было тогда всего шестнадцать лет) вновь пожал плечами.
Знахарку решено было не лишать жизни, а заточить в подвал. Она просила, чтобы ей позволили взять с собой в камеру дочь. «Она без меня ведь умрет с голоду», — говорила женщина. Но Конрад велел отвезти девочку в соседнюю деревню и определить какому-нибудь богатому крестьянину в нахлебницы.
Через несколько дней, прогуливаясь вдоль крепостной стены Железного замка, Фредерик увидел возле одного из узких темничных окошек, что располагались у самой земли, скрюченного грязного ребенка в лохмотьях. Это была Орни. Она сбежала из дома, в который определил ее Конрад, сама дошла через леса и поле до крепости Северного Судьи и теперь сидела у окошка камеры, где заключили ее маму.
Фредерик решил, что возьмет инициативу в свои руки. Ночью он, под свою ответственность, вывел знахарку из темницы и из замка и вместе с дочкой повез ее к реке, что текла под скалы в Снежное графство. Там устроил их в речной караван торговых лодок, которые готовились отплыть с товарами на север.
— Все, что вам осталось — бежать из Королевства, — так сказал он женщине. — Здесь вы уже будете вне закона. С вашим ремеслом, думаю, не пропадете.
Деньги, одежда, провизия — всем этим он снабдил беглецов, и знахарка со слезами благодарности поцеловала ему руку... А от Конрада потом ему здорово влетело...