День был солнечный, по воде бежали слепящие солнечные блики, а вдалеке, за колеблющимся маревом, вставала стена леса. Ибо Эрд, в отличие от бывшего королевского домена, все еще оставался страной лесов.
Удивительно, но Джаред, уроженец Эрда, в первый раз увидел самую большую реку герцогства, да, пожалуй, и всей империи. Как-то получалось, что его дороги пролегали в других краях. Здесь река Эрд не достигала наибольшей ширины – потому и переправу устроили, но впечатление все равно производила сильное. Особенно на того, кто долгие годы жил на жарком Юге, и, кроме моря, видел только мелкие быстрые и ледяные речки и ручьи на каменистых ложах. В этот летний день перед Джаредом вновь явилась суровая красота Севера. Красота, главное выражение которой – сила.
Пока Джаред смотрел на зубчатые верхушки деревьев, на палубу парома с кряхтением, гиканьем и руганью втаскивали повозку и заводили распряженных лошадей. Паромщик начал покрикивать, чтоб, значит, не копались, а то он до вечера ждать не будет. Пассажиры покорно проследовали на палубу, паромщик с помощником оттолкнулись шестами, и громоздкая деревянная посудина – не плот, не барка, а нечто среднее, поплыла вдоль протянутых меж берегами канатов.
Ветра не было, хотя веяло прохладой, как всегда бывает летним днем над водой. Течение реки было медленным, но сильным. И ясно было, что до Эрдского берега паром доберется нескоро. Джаред постоял немного у борта, огороженного грубо сколоченными перилами, затем отошел к тюкам, сложенным проезжими, устроился возле них на разогретых солнцем досках. И тут – то ли разморило его от жары, или от речного воздуха – он мгновенно уснул. Как не удавалось ему заснуть лежа в постели, в особой каюте.
Во сне ласковое здешнее солнце сменилось свирепым солнцем пустыни. В пустыне он и находился. Куда не кинь взгляд, тянулись бесконечные барханы. Возможно, это был Зохаль. А может, и нет. Пустынь на свете немало, и все они похожи друг на друга. Синее пламя небес и раскаленный песок, взметаемый столь же горячим ветром.
По песку шла женщина, закутанная в плащ, наподобие тех, что носят в кочевых племенах. Но в отличие от женщин этих племен, она не прятала лица. Вряд ли из желания привлечь, ибо лицо ее, еще молодое, было весьма некрасивым: костлявый нос, узкие губы, чрезмерно большие – как у совы – глаза. Вообще в ее облике было нечто птичье.
Поравнявшись с Джаредом, она сказала:
– Привет, брат сновидец.
Голос у нее, в отличие от лица, был красив и приятен.
– Ты меня знаешь?
– Я не знаю тебя. Я знаю, кто ты.
На шее у нее Джаред разглядел ладанку – бронзовое изображение узкой длиннопалой кисти, украшенное бирюзовой бусиной. На бронзовой ладони эмалью был выведен глаз. Джаред вспомнил, что в странах, где господствует закон пророка, это женский талисман, а также знак лекарей – «рука Фатимы».
– Я тоже знаю, кто ты. Лекарка Фатима, учившая о странствиях в снах.
– Фатима? – Ее темные брови сдвинулись к переносице. – Да, в одном из миров меня называли этим именем.
– Но погоди… со времени, когда ты жила, прошло не менее пятисот лет!
– В твоем мире, наверное, да.
– А в твоем?
– Который из них мой? Я давно забыла.
Пусть Джаред и не учился в университете, и не участвовал в диспутах de quоdlbet[7], но в школе Тахира его учили раскалывать парадоксы и покрепче.
– В котором тебя называли настоящим именем.
– А кто определит, какое имя – настоящее?
Похоже, на сей раз он столкнулся с более опытным игроком. И не стал упорствовать.
– Ты пришла в мой сон, только для того, чтобы поиграть в вопросы и ответы? Или… – догадка ошеломила его, и женщина улыбнулась – не насмешливо, а ободряюще.
– Или это не твой сон? И ты очутился в чужом мире, захваченный сном женщины, которой, возможно, полтысячи лет нет в живых? Не бойся. Это твой мир, и твой сон. Но если такое все же случится с тобой – это не страшно. Не так страшно, как кажется.
– Ты знаешь по себе?
Она покачала головой, что можно было истолковать и как отрицание, и как подтверждение.
– Тех, кто способен проникать в чужие сны, не так мало. Больше, чем ты думаешь. Гораздо меньше тех, кто может во сне выйти за пределы своего мира и своего времени. Но считанные единицы во всех мирах могут преодолевать эти границы во плоти. Я к ним не принадлежу.
– А я?
– Этого я тебе сказать не могу. – Слишком большие глаза смотрели на Джареда с совиной мудростью и человеческой печалью. – Ты вправе спросить: «А что вообще можешь?» И я не отвечу. Нередко наши силы превышают наше разумение. Я стою перед тобой, и стало быть, жива. А между тем, в твоем веке даже кости мои истлели. Выходит, я сильнее пространства и времени. Но лучше ли мне от этого? И кто я – Фатима… Малка… Карен… Подобные нам рискуют больше других, даже если ставят свою силу на службу добру. На то, что кажется нам добром.
– Ты пришла не играть. Ты пришла предупредить.
– Я еще не пришла. Я просто иду. А в пути бывают разные встречи.
Не прощаясь, она двинулась прочь, метя песок плащом, и вскоре скрылась за высокой дюной. Опустив глаза, Джаред не увидел на песке ее следов.
Далее… он не мог бы определить, сам ли он вышел из сна в то время, как паром качнуло, или движение парома его разбудило. Должно быть, он проспал всего несколько минут. Это его не удивило. По опыту Джаред знал, что видение, представляющееся весьма продолжительными, может уложиться в считанное мгновение.. Что там было сказано – мы сильнее времени? Впрочем, неважно.
Правый пологий берег Эрда медленно надвигался на путников. Виден был песчаный спуск, изрытый колесами и копытами. И как непохож был этот податливый песок на тот, что слепил глаза где-то на Юге и в недавнем сне! Внезапно Джаред понял, что рад возвращению в родные края.
Поблизости остановились двое.
– К дню Середины лета точно не успеем, – сказал тот, что помладше, угрюмый, широкоплечий, с длинными руками.
– Если только у наших кляч крылья не вырастут, – отозвался его спутник, с короткой бородой и насмешливыми глазами. Было ему никак не меньше пятидесяти. – К святой Марии Магдалине бы успеть.
Купец и приказчик, решил было Джаред, поспешающие на ярмарку. Только одеты бедновато. Торговые люди в дороге не франтят, но стараются соблюдать солидность и добротность – иначе какой же покупатель им поверит? А эти в темных рубахах до колен, узких штанах и башмаках. У старшего серая пелерина с капюшоном, младший прикрыл голову суконным чепцом с кожаными завязками. У каждого при поясе нож, младший, вдобавок, вооружен дубинкой. Что еще ничего не значит – в некоторых областях империи косо смотрят на купцов, носящих мечи. И лошади их, выпряженные из повозки – настоящие клячи, тут старший не солгал. Если это купцы, то не слишком удачливые.
Днище парома мягко ударилось о песчаную отмель, и Бог знает почему, одна из кляч, точнее один – саврасый мерин – захрапел и забился в испуге. Из повозки выскочил круглолицый парень и уцепился за повод. Пегая кобыла рядом с ним сохраняла спокойствие. Помощник паромщика, выбравшийся на берег, подтянул паром и попытался уложить дощатые сходни, но не желавший униматься мерин так раскачал паром, что доски плюхнулись в воду.
– Чтоб вас черт побрал, скоморохи проклятые! – заорал возмущенный перевозчик, – Один вред от вас, позорники!
Значит, вот это кто. Комедианты, не торговцы.
Второй парень, такой же круглолицый, как первый, брат, наверное, тем временем отвязывал кобылу, но бросил это занятие, чтобы прийти на помощь сородичу. Однако Джаред отстранил его. Ездить верхом он не любил, но, побродив с цыганами, обращению с лошадьми научился. И братья-комедианты недоуменно взирали, как чужак в потрепанном плаще ловко приблизившись к позабывшему обычное смирение мерину, набрасывает край плаща ему на морду и оглаживает гриву. Им даже показалось, что он что-то нашептывает ему в ухо. И саврасый успокоился. Воспользовавшись замешательством, Джаред забрал повод у комедианта и свел мерина на берег. Парень с кобылой последовал его примеру. Остальные толкали повозку, причем к мужчинам присоединились две женщины. Когда это ветхое и неуклюжее воплощение колесницы Фесписа съехало по доскам на сушу (и тут же увязло в песке) Джаред вернул повод подбежавшему комедианту, и отошел в сторону. К нему приблизился тот человек, которого Джаред первоначально принял за купца. И, снова окинув его взглядом, пришел к выводу, что ошибка его не безосновательна. В своих странствиях Джареду приходилось замечать, что актеры, в отличие от шутов, вне выступлений не любят подчеркивать свое ремесло.
7
На любую заданную тему. Главный ежегодный диспут на факультете свободных искусств, в котором полагалось участвовать всем – от студентов до ректора.