Но какие бы чувства он ни испытывал к актерам, а они к нему, вскоре им пришлось расстаться. Дорога есть дорога, зовись она Белой или какой иной. Новый перекресток, и комедианты, сердечно и без всякого сожаления распрощавшись, укатили покорять герцогскую столицу.
Постепенно Джаред терял и других попутчиков. Один за другими отбыли негоцианты, одни подмастерья сменились, из прежней компании остался лишь лудильщик, но появлялись новые путешественники, те, кто на большой дороге предпочитает держаться кучно. Они миновали дорогу на Свантер, остался в стороне сонный Кинкар с нависающей над ним страшной горой Фену-Скьольд, откуда все торговые пути были видны, как на ладони.
Но, либо Хельги Скьольд со своими молодцами и впрямь ушел в поход, либо путники, с которыми шел Джаред, оказались недостойны разбойничьего внимания. Обогнули Катрейскую топь и предательские Черные Ели, и перейдя по временному мосту, наведенному после весеннего половодья и до зимы, реку Нантгалим, ступили на землю родного Джареду края.
Где-то за лесами, не так далеко, было аббатство Тройнт, и мучал соблазн свернуть, заглянуть, увидеться. Но монах-кармелит, посещавший гробницу святого Эадварда, рассказал: добрый приор Венилон скончался за год до мятежа. Шесть лет назад, значит… Его преемником стал Гатунд( Джаред тоже его знал, о чем не стал распространяться), человек сравнительно молодой, и занятый борьбой с языческими суевериями среди паломников. Что было, то было – среди приходящих поклониться святому и помолиться об исцелении, упорно бытовала вера в то, что молитва дойдет лучше, если навязать где-нибудь поблизости от гробницы тряпицы, которой прежде было обмотано больное место. Отец Венилон считал это совершенной дикостью, и когда-то также боролся с нелепым суеверием. Но к тому времени, когда Джаред появился в обители, утомился, и махнул рукой. Деревья вокруг аббатства круглый год были увешаны подобными тряпками. Теперь опять стража бдила, чтоб этого безобразия не было, а иначе паломников к гробнице не допускали, местных же крестьян ждала церковная епитимья. Короче, жизнь кипела.
Мятеж обошел обитель стороной, и братия не пострадала. Чего нельзя сказать о семье владетелей Нантгалимского края. Гудлейф Дагнальд, с удивлением услышал Джаред, примкнул к мятежникам и лишился жизни. Вдова его вместе с детьми бежала в Эрденон, пала в ноги герцогу Тирни, заверяя, что ни сном, ни духом не ведала о злодейских умыслах мужа. Герцог, в несказанной милости своей, сжалился над малолетними сиротками, и не только оставил их в живых и на свободе, но даже не стал конфисковывать имущество, а лишь взял его в опеку до совершеннолетия наследников, несчастной же матери их выплачивалась вдовья доля. Вдова и дети жили сейчас в Свантере, у родных, а в замке сидел герцогский управляющий. Джаред не понимал, с чего, с чего это господина Дагнальда, человека благомыслящего, понесло бунтовать, и мог лишь порадоваться, что его собственная родня покинула Нантгалимский край задолго до этих событий. Впрочем, кто поручится, что они пережили злосчастные годы?
Чем дальше от границы с Тримейном, тем менее благостным казалось все окружающее. Поля сражений заросли травой, высохла земля на могилах, но люди смотрели на путников косо и зло, особенно на тех, в чьей речи слышался тримейнский акцент. Ибо, несмотря на то, что войско принца Раднора прекратило смуту в Эрде, и явилось по призыву герцога Тирни, для большинства северян пришельцы из Тримейна оставались захватчиками, грабителями и насильниками.
Судя по тому, что Джаред услышал о судьбе своего бывшего сеньера, мятеж на северо-востоке герцогства не был обычным восстанием обезумевшей от голода черни – в нем участвовала знать, Другое дело, что чернь несомненно, поддерживала мятежников – недаром же подмастерье готов был глотку порвать тому, кто непочтительно отозвался о главном бунтовщике. Сейчас, кажется, в живых из мятежных сеньеров никого не осталось – одни пали в сражениях, другие нашли смерть на плахе. Конфискованные их земли поделили между собой император и герцог. Имератору отошли прежде всего, порт Вальграм на восточной границе Эрда, благодаря чему корона брала под контроль морскую торговлю с Карнионой, Медуанский лес, с охотничьими угодьями, и четыре замка, один из которых, Дуэргар, был резиденцией наместника. Впрочем, Кайрел Рондинг, как довелось услышать Джареду, бывал там редко. Он укреплял Вальграм, стены были разрушены императорскими же войсками, так что Джаред предполагал найти его там. А вот как войти в его окружение – это уже задача. Поскольку до Джареда никогда не доходило, чтоб Кайрел ап Тангвен нуждался в услугах лекаря. Правда, это было на Юге…
В этих краях Белая дорога подавалась резко в сторону от гор, точно испугавшись находящихся за Валом Междугорья и Заклятых земель с их недобрыми чудесами. Впрочем, пересечь горы здесь было невозможно в любое время года, так что и в дороге не было нужды. И дорога уходила к морю, через Медуанский лес, место тоже не слишком приятное, особенно в последние годы.
В бывшем королевском домене все леса изначально считались королевскими, а в настоящее время – императорскими, и все звери-птицы там принадлежали императору. И только он мог жаловать правом охоты, каковое считалось одной из высших привилегий, доступных знати. Нарушителей права карали без жалости, независимо от того, уличен ли он в охоте на благородного кабана или жалкого зайца. В Эрде такого никогда не было, здесь охотится могли не только благородные господа, но и простые обыватели. Честно говоря, с правом охоты в Эрде дело обстояло свободнее, чем где либо в империи, даже на Юге ограничения для простонародья были строже. И теперь на землях, управляемых императорским наместником, стали вводить императорские законы, и закон об охоте также. Население внимать не хотело, несмотря на угрозу виселицы. Ничего не поделаешь, народ в Эрде , как выражался отец Венилон, жестоковыйный, чем ему ни грози – все равно будет ставить силки на зайцев, или, скажем, развешивать тряпочки на деревьях у аббатства.
Однако в Медуанском лесу Джареду и его спутникам пришлось столкнуться кое с кем похуже браконьеров. Именно здесь, средь белого дня, хотя довольно мрачного, как обычно в глубине леса, им довелось услышать то, что боятся услышать все путешественники:
– Стой! Выкладывай деньги и товары! Кто трепыхнется – покойник!
Вот они, обычаи милой родины. В Зохале и соседствующих странах никто бы кричать, и предупреждать не стал. Сразу бы налетели, потому что там просто так бродит тот, с кого взять нечего – дервиш, нищий, поэт. А тот, у кого есть, что взять, нанимает охрану. И какой же сумасшедший будет криком предупреждать вооруженных охранников? Они свою плату обычно отрабатывают честно. Поэтому грабители стремятся застать их врасплох. Так рассказывали те, кому посчастливилось остаться в живых, ибо редко нападения обходились без кровопролитий. Самому Джареду в краях за Данданом подобных испытаний пережить не довелось, хотя странствовал он не в самых безопасных местах, и не в самое спокойное время. Но кому, скажите на милость, придет в голову грабить цыган? Они сами при случае чужого из рук не выпустят.
На севере – иное дело. Здесь подлыми басурманскими хитростями даже душегубы пренебрегают. Зато, бывает, и с последнего нищего отрепья взять не погнушаются. Но это уж в крайности, Убивать тоже будут не обязательно. Это уж на кого нарвешься, и в каком настроении пребывают рыцари удачи. Могут просто по шее дать, а могут такое сотворить, что живорезы из пустыни вовек не додумаются, даже обожравшись тирьяка.
До сих пор Джареду везло. В прежние года он пару раз становился жертвой ограбления, не утеряв при этом большего, чем пригоршня медяков. На великодушных разбойников, о которых говорят, будто они, увидев, что путник гол как сокол, награждают его из награбленного у богатых, Джареду натолкнуться не удавалось, и он подозревал, что таковые встречаются только в сказках. И он без сопротивления отдавал свой тощий кошелек.