Я сам не ожидал, что все так удачно получится в схватке с врагом, идущим убивать лично меня. Да, на определенный эффект от применения пушек и фугасов я рассчитывал, но чтобы так…
Пленных, конечно, много, притом даже очень, тут на одном кормлении их разоришься. Ларту я написал, чтобы всех задействовал на подготовке полотна дороги, а часть направил на рудники. Раненых по мере выздоровления тоже отправлять на работы. Думаю, разберутся, не маленькие. Сейчас меня больше волновали предстоящие боевые действия, тут навряд ли так повезет, как в предыдущей стычке. С пушками мои войска обладали плохой подвижностью, маневренностью. Поэтому надо будет прежде, чем вступать в бой, все согласовать с Данисом, всю синхронность действий. Иначе это будет просто особо извращенное самоубийство с моей стороны. Так я размышлял, покачиваясь в седле Ветерка.
Двигались мы с максимальной скоростью и за день прошли порядка тридцати километров. Так нам двигаться еще дня четыре, если какой-нибудь случай не внесет свои коррективы.
Через день мы уже вступили на территорию, по которой прошел враг, стали попадаться безлюдные села, а в них кое-где убитые. На удивление, убитых было мало, когда я поинтересовался почему, один из полусотников, который был из этих мест, пояснил что скорей всего, некоторые успели уйти в лес, а это трупы тех, кто не смог уйти или не захотел.
– Ваша светлость, посмотрите, а там кто-то есть, – сказал один из моих телохранителей, указывая на едва заметный дымок, вившийся из трубы одного из уцелевших домов. Мне стало интересно, кто же смог уцелеть в этом почти полностью сгоревшем селе.
Когда я и пятерка кентийцев свернули с тракта и въехали в село, нашим глазам открылась печальная картина, везде лежали мертвые. Мужчины, женщины, дети, старики и молодые. Обгорелые дома и трупы людей, мужчины с отрубленными руками, головами, женщины со вспоротыми животами и дети, проткнутые мечами или пиками и с размозженными головами. Страшное зрелище, от которого на глаза наворачивались слезы, а руки непроизвольно сжимались в кулаки.
Я посмотрел на своих сопровождающих и увидел, как они изменились, их лица осунулись, губы сжаты и превратились в тонкую нить, а в глазах полыхает такая ярость, что было понятно: встреть мы сейчас даже все войско неприятеля, бросятся в бой не задумываясь. И им без разницы, сколько врага и какой он, лишь бы добраться и лишить жизни как можно больше этих нелюдей.
– Сержант, пока еще войско идет вдоль села, заверни, пусть все пройдут через село. Скажешь барону Варту, что это мой приказ, – распорядился я, а сам соскочил с коня и направился к дому, из печной трубы которого был виден дымок. Но меня опередил один из кентийцев, он первым заскочил в избу и, отойдя от двери в сторону, замер. Я заглянул в комнату и оторопел, на лавке лежал, закрыв глаза, старый, старый дед, голова его была перемотана какой-то тряпицей со следами крови, а вокруг него столпились дети, и было их около десятка, самому старшему из которых не более шести лет, а самому маленькому не более года, и его держал на руках самый взрослый. Дети, увидев нас, заплакали, некоторые начали прятаться под лавку, на которой лежал дед; тот, услышав детский плач, открыл глаза. И увидев меня, с трудом сполз с лавки и упал на колени.
– Господин, убей меня, только не трогай детей, они же еще несмысленыши. Какой вред они могут тебе нанести? – И из его блеклых старческих глаз одна за другой покатились слезы по морщинистым щекам.
– Э-э-э, дед, ты чего, а ну кончай блажить, – повернувшись к воинам, приказал: – Давайте сюда лекаря, и дверь закройте, детей застудим.
Один из кентийцев помог подняться деду и усадил его на лавку. Ребятня снова сгрудилась вокруг старика и смотрела на нас испуганными глазенками. Замурзанные, грязные, с глазами, полными слез, и с потеками слез на лицах, они настолько жалко выглядели, что невольно возникал вопрос: кем же надо быть, чтобы убивать этих крох!
Появился лекарь с помощником, осмотрели деда. Лекарь, порывшись в своей сумке, достал бутылочку с каким-то снадобьем и, налив его в плошку, дал выпить старику. Через некоторое время деду, наверное, полегчало, и он спросил, кто мы такие. Ему стали объяснять, а я вышел из избы. Мое войско все еще шло через село, и угрюмые, но с горящими ненавистью глазами воины сжимали кулаки и зубы.
Я подозвал одного из старших обозников и приказал освободить какую-нибудь крытую повозку, набросать туда шкур и, если найдут, то хоть пару матрасов.
– Детей нашли живых, причем много, поедут с нами, а там отправлю их в замок, – пояснил я, глядя на недоумевающее выражение лица подчиненного.
Погрузив детвору в повозку и закутав всех в теплые плащи и шкуры, принялись догонять ушедшее вперед войско.
Из разговора с дедом выяснил, что неприятель прошел здесь трое суток назад. Налетели на село порядка полусотни всадников, стали выгребать все подчистую из амбаров и клетей. Живность резали и туши бросали в подошедшие телеги, кто сопротивлялся или возмущался, тех тут же убивали. Кое-кто, понимая, чем все закончится, прятал детей в погреба, в которых уже побывали захватчики. Дед тоже сидел в подполе с детьми, под конец захватчики порубили всех, забрав с собой только молодых девчат и женщин, а он через некоторое время, после того как они ушли, прошелся по селу и собрал всех, кто уцелел. Вот и набрал девять человек вместе со своими внуками.
Вечером с интересом наблюдал, как воины нянчатся с малышней, кормят их, укутывают. У многих ведь и свои дети есть, и, пестуя этих, вспоминают своих. Поставили им палатку, набросали еловых веток и шкур, а также разместили небольшую буржуйку и наряд к ней. Я абсолютно не вмешивался, все это воины делали сами и решали, да ведь это и нормально, когда взрослый нормальный мужик заботится о слабом и беззащитном, а тем более о ребенке.
Через сутки на перекрестке, вернее на ответвлении, ведущем в мои земли, мы распрощались с детворой, я выделил в сопровождение им пять дружинников и Кокетку. А еще через сутки мы приблизились к столице, до нее оставалось три километра. Разведчики доложили, что войско неприятеля расположилось под стенами города, предварительно уничтожив и спалив посад. И неприятельские отряды рыщут по округе, грабя и разоряя селян.
Мои конные отряды, которые я выслал терроризировать врага, каждую ночь нападали на имперские войска и доставляли им немало проблем, вырубили несколько таких по сути банд. Но это заставило врага сильно увеличить количество воинов в отрядах, но продолжать добывать пропитание и фураж.
Зато ночью за территорию лагеря не осмеливался никто даже носа высунуть, и это было мне на руку. Осмотрев в монокуляр расположение имперских войск, увидел, что плотного кольца окружения не было. Были приличные разрывы между отрядами, и я решил в ночь послать Сайма и его ученика в столицу к королю. Мы вместе с разведчиком все осмотрели и обдумали, как действовать. Я написал письмо королю и попросил его назначить день и время атаки на врага.
Описал свое видение ситуации, что не плохо бы все это начать утром, за ночь я подберусь к неприятелю, а с утра нападу на него. И в это время, когда противник кинется на меня, войска короля, выйдя из города, ударили бы врагу в спину. Это даст нам преимущество и вызовет растерянность и панику у неприятеля, в этом случае мы сможем его разбить и гнать в нужном нам направлении.
Сайм и его ученик облачились в зимние маскхалаты и ушли, а я принялся их ждать и переживать, чтобы они нормально добрались. Выставил двойные дозоры, а своим диверсантам поручил устроить нападение и шум с двух сторон от места проникновения посыльных. Время тянулось медленно, эти сутки ожидания для меня тянулись словно месяц. Наконец следующей ночью я услышал приглушенный шум у своей палатки. Встав с походной кровати, выглянул за полог. У палатки топтались лекарь, два охранника и Сайм с учеником, причем ученику оказывали помощь.
– Что там такое? – шепотом спросил я охранника.