– К концу дня мы достигнем постоялого двора, там переночуем, а к обеду совершим предпоследний переход. А сейчас в путь.
На дороге было безлюдно, ветер местами переметал ее небольшими сугробами, но кони бежали резво, и проблем наносы нам не доставляли.
Под вечер показалось довольно большое селение, а у самой дороги стоял большой постоялый двор. В помещении было тепло и пахло пивом, жареным мясом, какими-то приправами и еще боги знают чем. За стойкой стоял здоровенный лоб с мрачным выражением зеленоватого лица и торчащими клыками. А в зале было полное смешение рас и народностей: и такие же с зеленой кожей, и коротышки шире себя, и просто люди, ничем не отличающиеся от нас. Нам выделили комнаты для проживания, коней еще раньше увели служки, и за них можно было быть спокойными. Приведя себя в порядок, мы с Ивастой спустились в зал, где нас уже ждали наши попутчики – Ирвин, Брюс и Тариэль. Посовещавшись, мы заказали небольшого жареного поросенка с какой-то местной кашей и овощами, пироги и пиво. Когда все это принесли, принялись насыщаться.
Через несколько столов от нас сидела компания зеленомордых, они что-то весело обсуждали, периодически сталкиваясь кружками и отхлебывая из них.
– Э-э-э, хуман, смотрю, парень ты не слабый, может, поборемся на руках? – проорал один из них, тыкая в меня пальцем.
Связываться мне ни с кем не хотелось, и я сделал вид, что не понимаю, но тот не унимался и все пытался вызвать меня на соревнование. Попутчики стали с интересом поглядывать на меня, мы ведь все понимали, что он говорит. Делать было нечего, и я, напрягшись и ухватив пальцами столешницу из толстых дубовых плах пятисантиметровой толщины, пусть и с трудом, но отломил приличный кусок. Показав кусок своему оппоненту, предложил ему знаками повторить. Тот, не долго думая, ухватился за стол и стал его ломать. Прошло несколько минут, зеленомордый посерел от напряжения, но стол так и остался в сохранности. Как-то жалобно взглянув на меня, он наконец развел руками, признавая свое поражение. Потом вдруг ощерился, обнажив клыки, наверное, это предполагало улыбку, встал и направился к нашему столу. Подойдя, он, прижав руку к груди, наклонил голову и протянул кружку, зажатую в руке; я ударил своей кружкой по его, и мы выпили. И тут в помещении раздался рев нескольких глоток, оказывается, все присутствующие в зале наблюдали за нашим противостоянием.
Через некоторое время в дальнем конце зала раздалась какая-то залихватская песня, и несколько посетителей пустились в пляс, при этом плясали представители разных народов. Веселье продолжалось долго, но мы, вымотанные последними сутками, а сейчас согревшиеся и сытые, тихонько удалились спать. Утром, закупая продукты в дорогу, я протянул несколько серебряных монет хозяину постоялого двора в счет испорченного стола. Но тот засмеялся и указал на стену за его спиной. На стене висел кусок стола, что я отломил, а рядом шла надпись:
Кусок стола, отломленный посетителем на спор голой рукой. Заплатив серебряную монету, любой, кто хочет, может попробовать свою силу. Повторивший подвиг незнакомца будет пить в заведении бесплатно целый месяц.
Удивившись такой оперативности хозяина, я посмеялся, но деньги все-таки оставил.
Сегодня, казалось, стало еще холодней, хозяин предложил нам, когда мы покидали его заведение, шерстяные платки – закрывать нос и рот, чтобы не отморозить легкие, как он сказал. Поэтому у нас открытыми оставались только глаза, хорошо хоть злой колючий ветер был нам в спину. Где-то часов через несколько Тариэль начал останавливаться и оглядываться вокруг. Наконец что-то увидев, только ему понятное, он свернул с дороги, и его конь, проваливаясь в снегу по колено, побрел к одиноко стоящему дереву. У дерева проводник удовлетворенно хмыкнул и, оглянувшись на нас, произнес:
– Сейчас мы переместимся в необычный мир… Это последний мир перед попаданием или возвращением в ваш, откуда мы пришли. Мир населен, многое покажется вам неизвестным и странным, может, даже пугающим. Я представлю вас иностранцами, не знающими языка. Прошу не разговаривать с окружающими и делать все, что я скажу, и ничему не удивляться.
За его спиной заискрились разноцветными сполохами врата перехода, и он, на мгновение заглянув в них, показал, что можно переходить. Первым перешел я, затем Иваста, Ирвин и Брюс, Тариэль появился последним, и врата погасли.
На этой стороне было тепло, вернее даже жарко. В стороне пролегала дорога, и по ней двигались автомобили, настоящие автомобили, легковые, грузовые и специализированные, а вдалеке располагался город, торчала даже пара промышленных труб, которые дымили.
– Двигаемся за мной, ничего не боимся и не удивляемся, тут такие же люди, как и вы, просто чуть отличаются.
И когда мы тронулись, ко мне приблизилась Иваста.
– Алекс, я боюсь, – тихо проговорила она.
– Не бойся, девочка, я сумею тебя защитить, – обнадежил я ее, хотя и сам испытывал мандраж и неуверенность.
Глава десятая
– Товарищ комиссар, вы просили предупреждать вас о необычных событиях в секторах.
Перед угрюмым человеком с петлицами политической разведки и большим шевроном со звездой и абревиатурой ГПРУ (Главное политическое разведывательное управление) стоял навытяжку молоденький лейтенант, оператор установки общего обзора.
Комиссар был зол и раздражен… Это же надо, его, беззаветно прослужившего тридцать лет, отправить практически в ссылку, и все лишь за то, что он был дружен с работником иностранного посольства. Кем он там оказался – неизвестно, но, наверное, был не без греха, раз так все в одночасье возбудились. Долго таскали на беседы, ничем не уступающие допросам, только и того, что не применяли силовые методы. А потом отправили сюда, на периферию, с формулировкой «в связи с потерей бдительности». И предупредили, что это пока не нашли ничего предосудительного, следствие-то еще идет. А что он там по пьяни болтал, он уже и сам не помнит, и тем не менее его все это бесило: как могли так с ним поступить, ведь все имеют маленькие прегрешения, подумаешь, принимал подарки.
– Докладывай, – пробурчал комиссар Иван Муров и снова погрузился в невеселые думы.
Вдруг что-то зацепило его слух.
– Повтори, что ты сказал? – приказал комиссар.
– В девятнадцатом секторе зафиксировано появление больших тепловых объектов, идентифицируемых как люди на животных.
– На каких еще животных, – заорал комиссар, – вы там перепились все, что ли? Распустились тут, я вас научу служить, направить в квадрат AMЛ[1] с камерой обзора, и фото мне на стол.
Бледный лейтенант повернулся через левое плечо и, выйдя из кабинета, вытер со лба пот. Их начальник пошел на повышение, а из столицы прислали вот этого. Теперь целыми днями раздавался ор и ругательства, комиссар постоянно кого-то отчитывал и вопил так, что даже в соседних кабинетах у сослуживцев закладывало уши. Поговаривали, что он сильно проштрафился в столице и он тут временно, после расследования его отправят или на пенсию, или даже на зону.
Придя на рабочее место, лейтенант посмотрел на экран новейшего и многооперационного компауда, за которым сидел сержант стражи революции.
– Ну что там, воин? – спросил он.
– Все так же, товарищ лейтенант, пять особей движутся к городу.
– Направь из ближайшей точки к неизвестным АМЛ с камерой, и при захвате цели постоянно делайте фото с разных ракурсов и с разным увеличением.
– Какое количество фотографий делать?
– Хорошо, сделай полсотни, – проговорил лейтенант, а про себя подумал: «Пусть этот урод ими подавится».
Через некоторое время из цветного принтера стали выстреливать снимки, камеры на АМЛ стояли качественные, высокого разрешения, такие точно, только более крупные, ставили на спутники для наблюдения за вероятным противником. Правда, пока там и не за кем было наблюдать, после нанесения «удара революционной ярости» Европа и Великобритания еще долго будут приходить в себя. А нечего было науськивать Гитлера и вместе с ним участвовать в агрессии на молодое советское государство россов. Пусть и прошло после войны уже сто пятьдесят лет, но никто не забыт и ничто не забыто.