Помог ей в этом канцлер, заметив, как Алексия бесится от одного упоминания стайки молодых аристократов. Он переговорил с начальником тайной канцелярии, и тот довольно быстро накопал на нескольких человек компромат. Те, не задумываясь о последствиях, пытались вызнать состав и рецептуру пороха, которую до сих пор империя… вернее, Алекс хранил в строжайшем секрете. И в один из дней канцлер доложил императрице:
– Алексия…
Наедине ему было дано право обращаться к ней по имени.
– Вот список тех, кто пытался выяснить рецептуру пороха, а вот этот, – указал канцлер на одну из фамилий, – вообще несколько раз пытался подкупить и охрану завода, и служащих. Этот шевалье, скорей всего, действовал по чьей-то указке, сейчас с ним беседуют, думаю, скоро узнаем.
Узнали… Никак не могла успокоиться родня герцогов де Кальтор: герцог умер от старости, а сына зарубил Алекс в день принятия присяги, но остались брат герцога и сестра, вот и хотелось им получить в руки рецепт пороха, а там, смотришь, поднакопив силенок, снова попытаться устроить переворот.
– Так, что же… хорошо, – мстительно проговорила Алексия, – доставьте мне этих смутьянов во дворец.
А когда все, кого она назвала, были доставлены, началось правосудие. Главных фигурантов повесили, а остальных выселили на острова. Молодым аристократам, отирающимся у трона и набивающимся в любовники Алексии, но не преуспевшим в этом, обвинив в попытках вызнать секреты империи, приказали покинуть столицу и под страхом смерти в ней не появляться.
– Когда же ты вернешься, Алекс, я просто уже не могу без тебя, – тихо прошептала императрица. Она гнала от себя мысль о том, что он мог пострадать или его корабль попал в шторм и утонул.
«Нет, – думала она, – этого не произойдет, богиня не допустит», – и в такие моменты она принималась истово молиться богине.
В дверь кабинета постучали, и на пороге возник секретарь.
– Ваше императорское величество, бумаги на подпись.
– Заносите, барон, – устало проговорила она.
Глава пятнадцатая
Я стоял на вершине холма и смотрел в монокуляр. На горизонте на грани видимости виднелась темная полоса, я понимал, что это флот вторжения. Еще сутки, и они будут здесь, все, что мы можем им противопоставить, расположилось внизу холма. Это шесть тысяч профессиональных воинов и пять тысяч ополчения из лавочников, ремесленников, простых обывателей и даже сервов.
Все эти двенадцать дней, что судьба отвела на подготовку, я вместе с коннетаблем герцога и маркизом пытался провести боевое слаживание, орал, матерился и практически не спал, то же самое делали и маркиз с коннетаблем. Но теперь не о чем жалеть, вскоре жизнь покажет, чему научились. Коннетабль даже повесил двух баронов, вздумавших качать свои права и не подчиниться общему плану. Они, видишь ли, сами будут руководить своими людьми. Погасив таким способом вольнодумство и фрондерство, мы принялись гонять всех в хвост и гриву, популярно объяснив, что это может кому-то спасти жизнь.
И вот мы здесь, это самая крайняя точка северных земель. Понятно, враг планирует высадиться глубже в герцогстве, но мы ему этого не дадим. Я еще раз прикинул, как буду действовать, все-таки Зея дала мне понятие, что надо сделать, как и на каком расстоянии. А так как я еще в ее понимании никто, она строго предупредила: не вкладывать свои эмоции при выполнении атаки, иначе будет сильный откат. Что такое откат, мне тоже объяснила, злясь на мою непонятливость.
Договорились, что она начнет чуть раньше, чем мы, чтобы связать руки Урху и не дать ему помочь своим адептам. Вместе с ней на землях, захваченных последователями Урху, начнется восстание ее приверженцев, которые станут захватывать города, освобождая их от всех, кто ее предал.
– Принц, а можно мне тоже посмотреть в ваш прибор? – проговорил коннетабль. Я передал окуляр и показал, как им пользоваться.
– Да, – раздалось через некоторое время, – отличная вещь, думаю, что корабли будут здесь уже завтра к обеду, – с сожалением возвращая монокуляр, проговорил он.
– Ну что же, будем действовать согласно нашим планам, – добавил он через некоторое время. – Пойдемте, ваше высочество, – предложил он Ирвину, который не отходил от меня ни на минуту, даже от Алого перестав шарахаться.
И мы стали спускаться с холма к своим воинам. Завтра будет трудный день.
Все эти несколько дней мои люди при помощи плотников герцога делали лафеты для использования пушек в обороняющихся порядках. Готовили картечь, упаковывая ее в специальные банки, и фасовали порох в шелковые мешочки, подготовили упряжки, чтобы быстро перемещать пушки по полю боя. Завтра день покажет, насколько мы подготовились. Маркиз у нас командует конниками, он у нас и в резерве и олицетворяет собой командование засадного полка. Ирвина мы по договоренности решили по возможности держать возле себя, чтобы ничего с ним не случилось. Мы еще раз обговорили сигналы на поле боя и разошлись по палаткам, маркиз ускакал к себе в расположение. Лагерь был тих, горели костры, на которых готовили пищу, воины были сосредоточенны и хмуры. Завтра многие останутся на этом поле, а может, и все.
Ночью не спалось, я ворочался, то вслушиваясь в перекличку часовых, то думая о детях и об Алексии. Нет, я почему-то не сомневался, что Зея вытеснит Урха и мы победим, вот только сколько голов положим на этом поле… И все это от невоздержанности, любвеобильности и просто дурости, простите меня, бабы. Странно, я почему-то думал, что боги более благоразумны и отношения у них более взвешенные и ответственные, но судя по Зее, видать, ошибся. Ладно, чего уж там, все мы ошибаемся, но если, скажем, плотник, изготавливавший колесо для телеги, ошибется, то он испортит только одно колесо, не дополучит часть денег, так как не сможет его продать, – это плохо, но терпимо. Но если ошибется король, то могут пострадать тысячи людей. А вот если ошибется божество, то может пострадать целая планета, а то и сектор, поэтому они стараются как можно меньше вмешиваться в жизнь планеты.
Так под эти философские мысли я и заснул.
Утро было солнечным и тихим, уже осень вступила в свои права, но только окрасила некоторые деревья в желтый или красноватый цвет. Я снова стоял на холме, но уже на другом, и смотрел на сотни вражеских кораблей. Вдруг где-то далеко-далеко раздался низкий гул, так что у меня побежали мурашки по телу, а потом небо со стороны океана окрасилось в серый цвет, который постепенно темнел, превращаясь в черный мрак, в котором сверкали молнии.
«Ну что же, начнем», – подумал я и словно толкнул что-то рукой от себя. От берега, который находился метрах в двустах, побежала по воде рябь и стала удаляться в сторону приближающихся кораблей. Чем дальше удалялась рябь от берега, тем с ней больше происходили определенные метаморфозы. Это была уже не рябь, а волна, и чем ближе она подходила к кораблям, тем выше была. В самом конце она выросла метров на десять и ударила в эту армаду, ломая более легкие суденышки, а у больших посудин ломая мачты и заливая водой трюмы и помещения. Корабли бились друг с другом, сталкивались бортами, некоторые опрокидывались, творилось что-то ужасное. Происходило это не более получаса, но когда волна опала, стало видно, что она натворила: от армады, которой эти корабли были раньше, осталось не более восьмидесяти посудин. Побитых и потрепанных, со сломанными мачтами и, скорей всего, течами в корпусах, но, как меня просветили, на них могло быть от двухсот до трехсот воинов или чуть больше.
Я свое дело сделал и больше ничего не мог, почему-то понимал, что я абсолютно пуст. Но и то, что от одного моего движения рукой исчезла в пучине большая часть флота неприятеля, радовало. Да, их еще было много, очень много, но тут ничего не поделаешь, будем сокращать их обычными способами. Я потрепал по холке трущегося рядом Алого, вскочил на коня, которого держал под узцы один из гвардейцев.