В холщовом мешочке была какая-то крупа и, по всей вероятности, полоски мяса, засушенные до состояния деревяшки. «Походный набор», – подумал я, укладывая все на место и завязывая сумку как было, и взял в руки следующую.
А вот тут уже были более интересные находки: Сверху лежала такая же рубашка, как и та, что я отдал стирать, которую я тут же натянул на себя. В кожаном мешочке находились монеты разного цвета и размера. Я их тщательно пересчитал, чтобы запомнить. Желтых кругляшей (вероятно, золотых монет) было четырнадцать штук, серебряных монет – а серебро я уж точно знаю – было сорок девять штук, медных монет – сто три штуки. Аккуратно ссыпав их обратно, я завязал мешочек.
Определить, бедный я или богатый, я пока не мог, так как номинальной стоимости монет не знал. Там же находился небольшой ларец, в котором лежали две красочно оформленные грамоты, с печатями в виде оскаленной морды какого-то зверя из семейства кошачьих, и заполненные неизвестной мне письменностью.
Покрутив грамоты в руках, я бережно уложил их обратно в ларец. Надо будет найти того, кто сможет их прочитать, а лучше выучить грамоту и прочитать их самому, мало ли что в них написано. Еще в сумке были два широких браслета с красивой резьбой и гравировкой – тоже, видно, золотых. Один был более массивный, второй поменьше, и я бы сказал, что более изящный. В самом низу лежал большой и тяжелый сверток. Когда я его развернул, это оказалась тонкая кольчуга. На этом находки закончились.
Не успел я сложить содержимое сумки обратно, как лестница заскрипела и показалась голова Вилкула.
– Господин уже проснулся? – это было больше утверждение, чем вопрос.
– Как видишь, – ответил я.
Интересно отметить, что это были первые слова произнесенные мной. У меня у нового был приятный баритон, но слова я произносил с небольшим акцентом, как-то более мягко, при этом немного их искажая.
Дети всегда более непосредственные и меньше подвержены чинопочитанию. Поэтому Вилкул тут же сбился с официального тона и зачастил, захлебываясь словами:
– Я тебе сейчас зелье принесу, бабушка Ирма дала, тебе его пить надо, а Арна тебя покормит. А я тоже хотел спать на сеновале, а меня не пустили. А еще…
Договорить он не успел.
– Вилкул, ты куда снова пропал? – раздался звонкий девичий голосок.
Вилкул спрыгнул с лестницы и зашлепал босыми ногами в сторону дома, подняв облачко пыли.
Все это выглядело так потешно, что я невольно тихо засмеялся. Все, что планировал Вилкул, произошло с точностью до наоборот. Ко мне пришла очень хорошенькая девочка или девушка с уже оформившейся грудью, большими карими глазами, пухлыми губами и тонкими чертами лица. Я уже видел ее раньше, когда она выходила из загородки для скота. Она очень стеснялась, так что и я начал испытывать чувство неловкости. Стараясь не смотреть на меня, она налила в плошку ту же гадость, которой потчевала меня вчера знахарка, правда, эта порция была не в пример меньше вчерашней. Потом дала выпить воды из этой же плошки, после чего снова налила в плошку воды и, открыв маленькую склянку, накапала туда же несколько капель розовой жидкости. Вокруг сразу запахло лесом, цветами и ее чем-то неуловимо приятным.
– Это тоже надо выпить, – протягивая мне плошку, сказала она.
Я выпил и это.
– Спасибо тебе, лекарка, – поблагодарил я девушку (хотел сказать: «доктор», но, видно, в этом языке не было такого слова).
Та смутилась еще больше, покраснели не только щеки, а и шея.
Следом за ней Вилкул притащил миску с какой-то похлебкой, кусок серой лепешки и глиняную бутылку с каким-то напитком с запахом продуктов брожения. От напитка я отказался, а вот то, что было в миске, с удовольствием съел. Похлебка оказалась очень вкусной и ароматной.
Пока я насыщался, Вилкул поведал мне все новости. Оказывается, Петро и еще несколько мужиков укатили разделывать лошадь. Я, правда, так и не понял, на мясо они ее разделывать хотят или только шкуру снять, но переспрашивать не стал. Затем он поведал, что его и Арны мать умерла еще два года назад, и Арна теперь ведет хозяйство, а он уже совсем взрослый и осенью пойдет к гончару дядьке Ониму в ученики. Так как своих детей у гончара нет, то он поддался на уговоры Петро, взялся обучать Вилкула гончарному делу. Арне уже шестнадцать весен, и ей пора замуж, только вот никто не сватает, потому что приданого у нее нет, и она иногда по ночам плачет. А Вилкулу ее очень жалко, потому что она хорошая и добрая.
Затем, переведя дыхание, он сообщил, что село их называется Придорожным, так как раньше, еще до его рождения, тут был шумный тракт, который вел в соседнее королевство Барием, но потом что-то случилось, перевал засыпало, и ездить тут перестали. Теперь сюда даже сборщики налогов не ездят, а староста сам возит с мужиками подати в город, находящийся в двух днях пути. Видно было, что рассказывать он может долго, но тут раздался голос вчерашней бабули, предлагающий мне спуститься для осмотра местным светилом медицины, то есть ею.
Пришлось подчиниться, и вот я сижу на маленьком чурбачке, нагнув голову, а она что-то там щупает и хмыкает. Вот отошла и уставилась на меня с задумчивым видом.
– Ну вот что сказать? – качая головой, сказала она и продолжила: – Не видела бы вчера твоей раны, сказала бы что ей уже семь дён, а то и более, хорошо заживает, да ить и настои лучшие отдала, за что их теперь покупать, даже не знаю.
Я понял, что разговор заведен, так сказать, с определенным желанием выяснить платежеспособность клиента. Атак как клиент был довольно далек от местных монетарных реалий, то задал осторожный вопрос: а сколько же стоят эти чудодейственные настои и эликсиры?
На это, еще поохав и посокрушавшись, бабуля ответила, что та отвратительная настойка, которой меня поят, стоит целых полторы медных монеты, а «Розовая роса» – так та вообще страсть как дорога и стоит целых три медяка. Ну а притирка – всего полмедяшки. Ну и за труды полмедяка, а всего набегает пять с половиной медяков. И старуха снова стала сокрушаться.
Когда была названа окончательная цена, у меня прям камень с души упал. Я мог спокойно рассчитаться и при этом не слишком нарушить свое финансовое состояние.
– А как долго мне еще лечиться? – решил уточнить я.
Старуха подошла, приподняла мою голову и пристально посмотрела в глаза.
– Да вот завтра можно уже и более активно шевелиться. Но пару дён еще надо поопасаться. А сегодня вообще больше лежать.
– Хорошо, мадам, я выполню все ваши требования. – От моих слов бабуля даже засмущалась. – Только вот что-то с памятью у меня плохо, я не помню все, что было до вчерашнего дня, и это меня пугает, – начал я разрабатывать свою легенду.
Старуха покачала головой и развела руками.
– Тут я не помогу. Удар был очень сильный, как еще кости выдержали, и голову не пробило совсем! Со временем, я думаю, память вернется, но честно скажу, что бывает по-разному.
И она, как-то ссутулившись, повернулась, чтобы уйти.
– Э… бабушка Ингри, ты это куда собралась? А деньги?
Я метнулся наверх, к сумкам, быстро достав кошель, вытащил серебряную монету и с десяток медяков, уже через пару мгновений стоял перед лекаркой.
– Вот это за зелья, – сказал я, протягивая медяки, – а это за лечение и беспокойство, – и я протянул серебряную монету.
Вилкул, который крутился все это время тут же, смотрел на нас, открыв рот.
– Да куда ж мне таки деньжищи-то, да и ничего я такого и не сделала! Ты молодой, на тебе и так все быстро заживает!
– Бери, бери, бабушка, я ценю свою жизнь и здоровье, спасибо тебе!
– И тебе спасибо, господин! – поклонилась она мне.
На душе стало легко и как-то умиротворенно. Я с улыбкой посмотрел на Вилкула. Тот стоял, до сих пор открыв рот, и с удивлением смотрел на меня.
– Рот закрой, а то жук залетит! – смеясь, сказал я.
Он бочком, бочком двинулся к дому, переводя взгляд с меня на знахарку и обратно. Я так и не понял, что так потрясло парня.