Выслушав разведчиков, которые ничего нового мне не рассказали, отправил их отдыхать. Сейчас король Сармии по настоянию герцога Кантора объявил войну империи, вернее, «регенту Эльрику», как в последнее время последний сам себя называл. Король потребовал возвести на престол империи принцессу Алексию, назначив к ней временных советников от королевств, которые будут помогать ей править до ее совершеннолетия и выхода замуж. Мой отец поддержал требование короля Сармии Брана III, к отцу присоединился король Торвала, только королевство Барнем сидело тихо, никого не поддерживая и никуда вмешиваться не желая.
Поначалу кое-кто из не примкнувших к перевороту владетелей империи возмутился заявлением Брана III и начал демонстративно собирать войско. Но после того как к королю Сармии присоединились еще два королевства, а Кентия добавила, что на территории королевств есть много достойных дворян, не имеющих своих ленов, и что они получат наделы тех, кто выступит на стороне узурпаторов, любые заявления о поддержки Эльрика прекратились. Правда, это не касалось трех герцогов, повинных в смерти императора и участвовавших в перевороте.
Реальное сопротивление мог оказать только герцог Убер, остальные два герцога, Миторн и Лумер, настолько ослабли во взаимных стычках более чем за полгода, что реальной угрозы и не представляли. Большинство хозяйств и деревень было разорено и разграблено, и во многих местах наблюдалось бегство ремесленников и крестьян в соседние королевства и герцогства. Империя трещала по швам, и если бы герцоги могли усмирить свои амбиции и выбрать кого-то и поставить над собой, все бы пришло в норму. Но каждый считал себя вправе претендовать на трон, и в этой ситуации легче было короновать Алексию – все-таки законная наследница, – или даже принять кого-то пришлого. Лишь бы на троне не оказался сосед.
Тяжело было и в Торвале. После смерти герцога Жиронда король стал подчищать всех тех, кто участвовал в заговоре. Самые трусливые прибежали сами и упали на колени перед королем, прося о милости и клянясь в вечной преданности. А некоторые взялись за оружие. Нет, они не выступили в сторону столицы, а просто закрылись в своих замках, непонятно на что надеясь. Вот их и осаждали со своими дружинами верные королю бароны и графы.
В этих условиях стали появляться шайки лихих людей, проще говоря разбойников. Стала замирать торговля, потому что по дорогам было небезопасно передвигаться. У меня в маркизате этого, правда, не было, потому что три десятка кентийцев рыскали по дорогам моего лена как голодные волки, пресекая любое неправомерное действие. Но тем не менее торговля упала чуть ли не до нуля. Поэтому мне надо было как можно быстрей заканчивать со степняками и помочь королю в наведении порядка на дорогах. И самое главное – мне надо увидеть своего сына. Что бы не произошло в дальнейшем, но в этом мире тоже останется продолжение меня.
Три месяца назад у меня очень все удачно получилось. После встречи с королевскими конниками и уточнения одновременных действий мы разошлись, и каждый двинулся своей дорогой. В сумерках мы выдвинулись к замку герцога Жиронда, перед этим проспав весь день в лесу и замаскировав пушки и обоз на опушке. И через четыре часа мы уже были на расстоянии трехсот метров от стен замка. Конечно, все делалось предельно осторожно, но тем не менее я понимал, что в замке все равно услышат шум и насторожатся. Поэтому еще до того как выдвинулся весь мой воинский контингент, я послал десять пятерок конных разъездов перехватывать всех, кто на ночь или в ночи будет выезжать из замка, стараясь исключить возможность посылки гонцов с просьбой о помощи. Правда, как оказалось, в замке находилось вместе с замковой стражей почти четыреста наемников, неплохо вооруженных и экипированных.
Утро было хмурое и холодное. Я, как и полагалось, послал к воротам парламентера с предложением герцогу решить наш спор поединком. И никак не ожидал, что парня просто убьют, выстрелив в него из арбалета. На какой-то момент я даже растерялся, потом увидел, как начал медленно опускаться подъемный мост, и понял, что сейчас нас будут атаковать. Приказал зарядить пушки чугунной картечью и стал ждать. Мост опустился, и из ворот стали выезжать конники и начали строиться для атаки. Когда они уже были готовы нас атаковать, я дал команду стрелять.
Грохнули пушки, все заволокло дымом, и пушкари принялись их перезаряжать – благо что я заранее озаботился создать унитарные заряды. Когда дым рассеялся, я увидел, что залп оказался очень удачным – даже сюда доносились крики людей и ржание испуганных и раненых коней. Снова залп, и опять в самую гущу конников, кинувшихся обратно в замок и создавших пробку в воротах. В замке попробовали поднять мост, но куда там – на мосту лежало не менее двух десятков всадников вместе с лошадьми. Тогда я приказал стрелять по надвратной башне, чтобы они и в дальнейшем не могли пользоваться механизмом подъема моста и решетки. В начале, конечно, ядра летели куда попало – как это мне повезло, что так удачно стреляли картечью! – потом, правда, пристрелялись. Даже случайно перебили одну из двух цепей, поднимающих мост, теперь поднять его они не смогут даже при всем желании. Посмотрев на все, что происходило, дал команду выдвинуться метров на сто ближе к замку, после чего вели только тревожащий огонь гранатами по территории замка.
Когда стемнело, расставил секреты, по шесть человек в каждом, трое спят, трое наблюдают, меняться через каждые две склянки. То же самое пушкари, один расчет должен был бодрствовать, первые два расчета менялись через две склянки, остальные через склянку. Все внимание на ворота, при малейшем шуме или каком движении стрелять в створ ворот.
Ночь была беспокойная, где-то в середине ночи в метрах ста от лагеря раздались дикие испуганные крики и рычание, приглушенное расстоянием. Продолжалось это буквально пару минут. Лагерь проснулся и насторожился, все вглядывались в темноту, сжимая в руках оружие. Но больше ничего не происходило и стояла тишина. Когда я уже собрался вернуться на свою лежанку, в руку мне ткнулось что-то холодное, и горячий шершавый язык лизнул ее. Сердце в груди замерло на мгновение, но потом снова ровно забилось, потому что пришло узнавание – тарги.
Утром лагерь был очень сильно удивлен, потому что за мной неотступно следовали три огромные кошки, в которых без труда угадывались три самых сильных зверя на континенте. А в отдалении был обнаружен десяток разорванных воинов противника, которые, видать, решили совершить ночью вылазку, но натолкнулись на таргов – или те на них натолкнулись. Скорей всего, эти обормоты уже не один день крадутся за нами, охраняя по ночам нашу стоянку, а сегодня сами поняли, что отличились, вот и объявились, надеясь, что я не буду их ругать.
Второй день осады замка по сути и принес нам победу. С рассветом я снова передвинул пушки к замку и с расстояния метров сто стал забрасывать гранаты за стены, изредка стреляя каменной картечью в проем ворот. Часа через четыре со стен замахали зеленой веткой, прося о переговорах. Я приказал прекратить стрельбу и махнуть в ответ, что согласен на переговоры.
Через некоторое время со стены прокричали, прося разрешения очистить проем ворот от убитых, чтобы можно было пройти. Я дал согласие и приказал готовить обед, но пушкарям и копейщикам распорядился быть настороже и готовыми в случае чего открыть огонь без приказа. Сам уселся на принесенный стул в метрах тридцати за пушками, в окружении таргов, и стал ждать.
Ждать пришлось минут сорок. Наконец проход был расчищен, и в проеме показались три человека. Один был в латах, с непокрытой головой, второй – в довольно приличном камзоле с кружевами и с большой седой бородой, третий оказался жрецом. Я приказал принести еще три стула и походный стол и стал ждать.
Когда они подошли и представились, оказалось, что седой старик – управляющий замком, тот, что в латах – начальник стражников, а вот жрец оказался секретарем старшего жреца столичного храма. Странно, что он тут делает?