Поговорив с сотниками, я решил немного потрепать степняков, а если удастся, то и заманить под залп пушек. Сейчас они пограбят и станут возвращаться к броду, и вот тут можно будет организовать засаду. Если же основной лагерь вышлет помощь избиваемым нами степнякам, надо лететь со всех лошадиных ног к лагерю. Ну, а мы со своей стороны постараемся организовать им горячую встречу. Конечно, если степняки всей массой на нас накинутся, нам не устоять… Что такое пятьсот воинов против нескольких тысяч, какие бы эти тысячи ни были слабые и плохо вооруженные! Строго предупредил конников, чтобы, возвращаясь и увидев красный флажок, резко уходили в сторону, дабы не попасть под пушечный залп. Наконец, все согласовав, конники выдвинулись в сторону брода с задачей устроить засаду степнякам. Я же погнал обозников и копейщиков устанавливать флажки для ориентира пушкарям и острые колышки для задержания конницы противника.
Вроде бы всё, все расставлены – и флажки, и колышки… Эх, не сообразил я изготовить «чеснок», ну да что теперь. Время тянулось и тянулось, прошло три часа, потом четыре. Уже думал, все: или ничего не получилось, или нарвались на большой отряд и не могут оторваться и выйти из боя. Но тут один, а за ним еще несколько наблюдателей, сидящих на небольшом холме на деревьях, сообщили, что летят наши, а за ними очень большое войско. Очень много пыли, и плохо видно, но то, что большое, это точно.
Вот из-за перелеска выскочили и понеслись в нашу сторону мои конники, вот они увидели красные флажки, резкий поворот – и уходят в сторону, открывая появляющимся из пыли первым степнякам повозки, стоящие метрах в двадцати впереди пушек, ниже по холму. Несколько палаток и жиденькую цепь копейщиков за какими-то непонятными предметами.
Наверное, подумали, что это обоз и практически незащищенный лагерь горе-вояк. И с радостным криком и воем устремились к нему. Стоило им только поравняться с белыми флажками, как я скомандовал «залп». Все заволокло дымом, но перезарядились быстро – и снова залп в этот дым. И снова залп, залп, залп, а за дымом слышались крики, вой, стоны, визг людей и дикое ржание коней.
Наконец дым немного рассеялся, и нашим глазам предстала жуткая картина. Горы бьющихся в агонии людей, лошадей и наши конники, рубящие уцелевших, не давая им уйти. Но все-таки три-четыре десятка вырвались и, нахлестывая коней, бросились удирать. Никто их не преследовал. Конники спешивались и вели своих коней в поводу, очень уж те устали, да и сами воины прямо шатались от усталости. Сержант кентийцев, который у меня вырос до сотника, доложил, что когда они первую группу вырубили, тут и вторая к броду подтянулась. Ну и с ней завязались, тут уже в лагере не выдержали и отправили на помощь еще несколько сотен всадников. Дождались, пока те начнут переправляться, и кинулись наутек.
Я приказал, чтобы пушкарям и конникам выдали по кружке вина, и отправил всех отдыхать.
– Часа в три ночи будем выдвигаться, – предупредил я командиров, выставил двойные патрули и секреты из копейщиков и мечников. Уже начало темнеть, когда я тоже решил подремать. Но заснуть не мог, все перебирал в памяти прошедшую схватку, видел, как людей трясло и корежило от вида этого побоища, некоторых рвало. Какие они воины? Войны пятьсот лет не было, где бы они могли ожесточиться и привыкнуть к крови и трупам. То же самое было и возле замка герцога: бледные и зеленые лица, хоть большинство и храбрилось, но все то, что происходило, их пугало и вызывало отвращение.
Глава вторая
– Салах, где мои люди, где воины, которых я тебе доверил? – орал с пеной у рта Юсуф ину Доршон. Был он среднего роста, с заметным брюшком и кривыми ногами всадника. Маленькие, глубоко посаженные глазки и большой крючковатый нос, два верхних передних зуба выдавались чуть вперед, и хан немного шепелявил. Ничего выдающегося как во внешности, так и в интеллекте у Юсуфа не было, и если бы не наследственное получение титула, ему бы никогда не стать даже сотником. Амбиции при отсутствии мозгов никогда ни к чему хорошему не приводили.
Он еще долго бесновался и пинал ногами стоящего перед ним на коленях Салаха ин Галаха, своего двоюродного брата. Но все-таки ума хватило не отдавать его палачу, так как в этом случае в бой орду вести надо будет самому. Нет, хан не был трусом, просто знал, что в военных вопросах он профан, вот если что-то обменять продать или купить просто даром, это к нему. Успокоившись, Юсуф налил в пиалу кумыса и выпил.
– Рассказывай еще раз, что там произошло.
Салах стер рукавом кровь с разбитого лица и принялся рассказывать.
– Пока мы переправлялись, они успели изрубить больше половины воинов Ербека, а баргезовских положили всех. Увидев, что мы выбрались на берег, они развернулись и бросились бежать. Кони у них были уже уставшие, и я надеялся догнать их и зарубить. И казалось, что вот-вот уже можно омыть мечи кровью собак, а тут… Когда мы выскочили из-за поворота, увидели лагерь, там стояло много телег, виднелись палатки и совсем было мало воинов.
Собака Валах закричал, чтобы все атаковали обоз… Сейчас мы поживимся, орал он. И все кинулись к обозу, я и сказать ничего не успел, да и ты же знаешь ингулов и каторцев. Они же неуправляемые, к тому же совсем бедные, а тут целый обоз. Не успели проскакать и одну четверть полета стрелы, как вдруг раздался гром, а на холме, где стоял обоз, сверкнул огонь, а потом дым стал закрывать его. Вокруг стали падать воины, это было страшно: кони ржали, люди кричали и падали с коней или вместе с конями, а гром раздавался и раздавался; те, кто был впереди, начали поворачивать назад, но сзади напирали, получилась толчея. И эти толпы вдруг начали валиться мертвыми, мы уже развернулись – и тут на нас налетели всадники противника, за которыми мы гнались. Ты знаешь меня – я не трус, но воины были так напуганы, что почти не оказывали сопротивления. Я и несколько человек смогли отбиться и поспешили принести тебе весть об этом непонятном громе.
Юсуф сидел, нахмурившись, он ничего не мог понять, что за гром, почему об этом никто никогда не слышал. Потом он ударил в бронзовое било, подвешенное справа от того места, где он сидел, и в шатер заглянул слуга.
– Сообщи Седому Пта, что я хочу с ним посоветоваться и скоро приду.
Седой Пта – это был шаман племени. Почему Седой Пта было его имя – потому что он седым и родился, шаман был альбиносом. Сколько ему лет, никто не знал, казалось, что он живет вечно. Седой Пта шаманил при деде, отце хана и при самом Юсуфе… Это был скелет, обтянутый кожей. Когда Юсуф вошел в шатер шамана, тот уже сидел у жаровни, качался из стороны в сторону и вдыхал свой дым просветления.
– Я уже знаю, для чего ты пришел, – проскрипел Седой Пта. – Слушай. Еще при моем прапрадеде, когда горы были мягкие, как глина, а степь иногда тряслась, как руки у стариков, жил тогда один злой и могучий колдун, который мог вызывать гром и убивать им… Говорили, что когда он умирал, то пообещал вернуться. Вот и думаю я, не вернулся ли этот колдун вновь, переродившись. Иди, Юсуф, мне надо посоветоваться с духами предков.
Выйдя от шамана, хан посмотрел на противоположный берег реки и решил следующей ночью сделать вылазку, попробовать поближе посмотреть, от чего происходит этот гром.
* * *
Когда стемнело, выдвинулись к месту переправы степняков, двигались не спеша, пройти надо менее трех километров. Коней вели в поводу, чтобы меньше шуметь, и тем не менее было достаточно шумно. На небе сияла полная луна и тысячи звезд, было довольно-таки светло, и видимость была хорошая. Не доходя с километр до места будущего базирования, из впереди идущего дозора сообщили, что в лагере степняков слышен шум и громкие команды. Я выдвинул вперед всех конников и стрелков. Но как оказалось, степняки, заслышав шум шагов, скрип повозок и бряцанье оружия, решили не рисковать и перенести лагерь подальше от реки.
Двигались мы медленно, но компактно, я дал команду не растягиваться, и обоз с пушками и припасами находился в середине колонны. Наконец мы достигли того места, где я думал устроить лагерь. По фронту перед нами находилась река, а за спиной – село, которое все-таки успели пограбить и разорить степняки.