Тускло падал свет из маленьких, заделанных решетками оконцев. Въевшийся в каждую пядь пространства запах лекарств щекотал ноздри и заставлял болеть голову.
В полдень Иван с Турицыным вышли во двор. Василий раскурил трубочку с крепчайшим табаком, от дыма которого ело глаза, взглянул на высоко взгромоздившееся солнышко и с дружеской улыбкой произнёс:
— Что, брат Елисеев, тяжко?
Иван кивнул.
— Неужто каждый день эдакая прорва работы? Я уж совсем запыхался.
— Имей терпение, — усмехнулся Турицын. — Дел накопилось. Мы ведь всё ещё походной канцелярией считаемся. Только недавно из первопрестольной в Питербурх перебрались. Вот дела-то и множились. Ничего, мы их подраскидаем, а потом будет проще.
— Скорей бы.
— Сие от нас с тобой в немалой мере зависит. От усердия нашего. Пусть дух твой, как тесто на пшеничной опаре поднимается, ибо ждут нас с тобой дела в превеликом множестве.
Дверь распахнулась, в неё высунулось конопатое лицо канцеляриста, сидевшего в соседней конторке.
— Турицын, Елисеев, ступайте к господину секретарю. Их милость зовёт.
Надо же, подумал Иван, фамилию мою уже знают, хотя никому из будущих товарищей Елисеев ещё не представлялся.
— Господи Иисусе Христе, сыне божий, помилуй нас, — забормотал под нос Турицын.
— Ты чего? — удивился Елисеев.
— Чего-чего, — передразнил Василий. — Чичас узнаешь. Неспроста нас к себе господин Хрущов зовёт.
Иван, не знавший за собой никакой провинности, в секретарскую зашёл не робея. Коли позвали, знать, на то дело есть.
Господин секретарь степенно попивал чай вприкуску. Пил вкусно, так что другим хотелось. Завидев стоящих на пороге Турицына и Елисеева, важно кивнул.
— Заходите.
Чаю копиистам предлагать не стал.
Секретарь Тайной канцелярии Николай Хрущов, по фамилии судя, происходил из малороссийских дворян, внешностью олицетворяя довольно распространённый в тех краях типаж: широкое смуглое лицо, изрядная лысина на непокрытой париком голове, пухлое, слегка бочкообразное тело с могучими руками и не менее могучими ногами. Глаза синие, пронзительные.
Копиисты встали напротив него навытяжку, будто солдаты. Критически осмотрев и того, и другого Хрущов наконец произнёс:
— Ко мне человек приходил. Сказывал, что Федьку Хрипунова видел.
— Где, ваша милость? — не выдержав, спросил Турицын.
Ноздри Хрущова недовольно задрожали.
— Погодь, не перебивай. В мастеровые наш Хрипунов подался, дорогу камнем мостит. Даю вам обоим поручение — Федьку сыскать и ко мне привести. На всё про всё сроку отпускаю до вечера.
— Ваша милость, солдат дадите? — жалобно спросил Турицын.
— Солдат не дам. Сие наш позор, нам его расхлёбывать, других не вмешивая, — грозно сказал секретарь. — Да и вам не всё бумажки перекладывать.
Над городом лениво проплывали серые чугунные тучи. Турицын медленно брёл по улице, старательно обходя лужи и конские яблоки. Иван, понятия не имевший, куда и за кем их отправили, шёл чуть поотстав. Товарищ и учитель его не был расположен к разговорам. На вопросы отмалчивался, только хмурил брови и ничего не говорил, даже не оборачивался.
Наконец, Елисеев обогнал его и встал на пути, перегородив дорогу.
— Дай пройти, — сквозь зубы прошипел Турицын.
— Обязательно, — согласился Иван. — Токмо объясни, чего ты как в воду опущенный?
— А чему радоваться? — зло бросил Василий.
— Ты меня спрашиваешь? — удивился Елисеев.
— Ладно! — сдался его наставник. — Не по душе мне поручение Хрущова. Боязно.
— Чего бояться-то?
— Нрав у Федьки горячий. Не ровён час — прибьёт, когда за ним явимся. Он такой, он может.
— Живы будем — не помрём, — отделался скороговоркой Елисеев. — Чего кликушничаешь?
— Ты его просто не видел, вот и храбришься. Мы супротив него всё одно, что две сопли. На одну руку положит, другой прихлопнет. Мокрого места не останется.
— Что, весь из себя Соловей-разбойник и сладу с ним никакого?
Турицын взял собеседника за грудки, подтянул к себе, потом опомнился, разжал пальцы, стряхнул с кафтана Елисеева несуществующие пылинки.
— Я, братец, Хрипунова не один год знаю. Мы с ним ещё в Москве в Преображенском приказе вместе начинали.
— Так он что — из наших? — ахнул Иван.
— То-то и оно, что из наших, — вздохнул Турицын. — По штату числится подканцеляристом. Всё бы ничего, но имеет страсть чрезмерную к питию хмельного вина. Через то службой и поплатился. Загулял на несколько дней, в присутствие не пришёл. Испугался, что Андрей Иванович ему ушедрание престрогое сделает, пустился в бега. А теперь видишь, что сказывают — дорогу мостит.
— Пусть придёт, покается. Повинную голову меч не сечёт.
— Енто смотря, чей меч. Да и не так легко Хрипунова уговорить. Силой его точно не возьмёшь. Жаль, что Хрущов солдат не дал. Не хочет сор из избы выносить. А как мы будем управляться, не его, дескать, забота.
Как выяснилось, не такой уж и большой Петербург оказался. При желании за несколько часов обойти можно. Копиисты тащились и широкими проспектами, и задворками не брезговали. Искали везде: у дворцов, у домов знатных, у бараков.
Несколько раз попадались рабочие и солдатские команды, занятые нехитрым, но важным делом — мощением городских улиц. Турицын тщательно вглядывался в лица людей, но искомого Федьки Хрипунова углядеть не мог. Как сквозь землю провалился! Может, почуял, что за ним охота идёт, пусть охотнички и были неважными: того, кого ищут, опасались.
Удача улыбнулась копиистам поздно вечером, когда те совсем было отчаялись. Обоим не хотелось представать перед грозными синими очами Хрущова с пустыми руками, хотя неведомый Федька Хрипунов страшил Ивана ничуть не меньше. Впрочем, был у Елисеева в колоде один козырь, о котором он никому, кроме родителей своих, не рассказывал.
Дюжина мужиков в сермяжных грязных кафтанах, суконных портах, шапках набекрень, укладывала булыжники возле свежепостроенного богатого особняка.
Наблюдал за работниками важный господин в шёлковом, расшитом серебром камзоле. Время от времени господин промакивал лоб большим, похожим на скатерть платочком и ругался.
Василий схватил Ивана за рукав, горячо прошептал на ухо:
— Вот он, Федька-то!
— Где? — заозирался Елисеев.
— Худющий такой, высокий… Видишь?
Взгляд Ивана ненадолго задержался на худом длинном человеке, ловко орудовавшем большой деревянной «бабой» в одиночку. Сразу стало ясно — силушка у него действительно имеется. Другие работники подымали инструмент вдвоём-втроём, а этот махал, будто пёрышком.
— Что будем делать?
— Сначала поговорим, а там посмотрим, — с напряжением в голосе ответил Турицын.
Длинный так увлёкся работой, что не замечал ничего вокруг. Договорившись с важным господином (это был помощник городского архитектора), чтобы тот подозвал к себе Хрипунова, копиисты спрятались за оградой, и вышли, когда Фёдор откликнулся на зов.
Узнав Турицына, беглец недобро насупил брови.
— Нашли таки…
— А ты как думал? — по праву старшего выступил Василий. — Чай, не иголку в стоге сена искать. Занятие привычное.
— И что со мной делать думаете? — ещё сильнее насупился длинный.
— К Хрущову доставим, а уж он и порешает.
— Давайте договоримся — вы меня не видели, я вас знать — не знаю. Разойдёмся, как в море-окияне корабли, — предложил Хрипунов.
— Не пойдёт. Нам без тебя возвращаться не след. Шёл бы ты, Фёдор, с нами, подобру-поздорову, а не то…
— Что? — Хрипунов угрожающе повёл мускулами, и голос Турицына сразу убавил в твёрдости.
— Не дури, Федя. Тебе же лучше будет.