Ее хладнокровие заставило дрогнуть даже меня. Гулла не выдержала и подскочила к сестре.
— Есть другие! — Причитала она. — Сильные воины. Будущие великие воины. Но таких, как ты, больше нет.
— Но ведь такого, как Скегги, тоже больше нет, — печально улыбнулась Исгерд. — Я обещала ему, что буду защищать его до самой смерти. И я намерена это исполнить.
Я понимал, что в этот момент между сёстрами происходило нечто очень важное. Исгерд прощалась, Гулла пыталась принять ее волю. Женщинам было нужно время. А вот у меня его и вовсе не осталось.
— Исгерд, — тихо обратился я и взял ведьму за руку. — Ты уверена?
— Да. Если Скегги умрёт, мне всё равно жизнь станет не мила. Ты говоришь, что в такой смерти немного чести, но честь и слава мне не нужны. — Она улыбнулась. — Я знаю, что так будет правильнее. И ты поймёшь, когда обратишься к рунам. Моё слово крепко, начертатель. Я согласна добровольно пойти к Гродде вместо Скегги.
Гулла отвернулась. Плакала. Как и моя дорогая Айна, эта колдунья ненавидела показывать слабость пред людьми. Гулла не страшилась выражать ярость, гнев и злобу. Но боль всегда держала при себе. Как Айна. Как Ормар. Как и я.
— Твоё слово услышано, — сказал я. — Мне нужно пойти в лес. Разложу руны и спрошу волю Гродды. Если она согласится, станем готовиться.
— Хорошо.
— Гулла!
Колдунья торопливо вытерлась и развернулась ко мне.
— Ты знаешь, что делать. Дай мне попрощаться с сестрой. — Её голос дрожал от горя. — Я не смогу остаться на обряд. Нужно возвращаться в город.
— Конечно, прощайтесь. Я лишь прошу тебя собрать хускарлов, разбудить Скегги и рассказать им всё об Омрике. Покажи им карту, объясни про тайные ходы — словом, пусть они знают всё, что уже знаю я.
Гулла сверлила меня ненавидящим взглядом.
— Как ты можешь требовать, чтобы я рассказывала про ходы и церкви, когда…
— Хинрик прав, — сказала Исгерд. — Нельзя, чтобы всё, что ты пережила в Омрике, оказалось напрасным. Я вижу, что там многое случилось. У нас будет время попрощаться и поговорить напоследок. И я попрошу тебя помочь мне подготовиться.
— Иди, Хинрик, — зло выплюнула моя любовница. — Иди, пока я не расцарапала тебе лицо.
Я послушался. Гулла всегда вспыхивала от гнева, как стог сухого сена, но и отходила быстро. И ей требовалось нужно время, чтобы смириться с предстоящим. Исгерд молча кивнула мне и едва заметным жестом поторопила уходить. Я забрал вещи и, разжившись факелом, направился к загону, где держали птиц и свиней.
Сегодня требовалось принести хорошую жертву и попробовать задобрить Гродду. Правда, я не был уверен, что для этого хватило бы одной, пусть и откормленной, свиньи. Я подобрал одного хряка поупитаннее, нанёс ему на щетину руны подчинения и вывел за пределы изгороди. Перепроверил вещи — ритуальный нож был со мной, руны — на поясе, чаша для крови — в мешке за плечами.
Выйдя за территорию лагеря, я направила на север, к ручью. Приглянулось мне ещё накануне местечко недалеко от берега, где росли ели и лежал один древний валун. Хорошая там была обстановка для жертвоприношений.
Духов я задобрил мёдом, хлебом и круглыми морскими камушками, отшлифованным волнами до идеальной гладкости. Затем подвёл хряка к камню. Животное покорно следовало за мной — вязь подчинения работала идеально. Быть может, всё же была особенность в Новолунии — почему-то в ночь, когда женская сила умирала, у меня получалось колдовать особенно хорошо.
Я воткнул факел в землю возле камня, затем разложил руны на камне, поставил жертвенную чашу и достал ритуальный нож. Мне не нравилось, что приходилось пользоваться огнём — могли заменить лишние глаза, но сейчас свет был мне необходим.
— Гродда великая, мать смерти и владычица Гродхейма! — воззвал я, когда всё было готово. — Услышь меня, Хинрика Фолкварссона, начертателя из рода Химмелингов! Ответь на мой зов, ибо я пришёл с предложением обмена.
Я рассказал обо всём, что заставило меня обратиться к богине, изложил просьбу и закончил рассказ вопросом:
— Хочу узнать, примешь ли ты на обмен Исгерд-защитницу, что желает отправиться в твою обитель вместо Скегги? Посчитаешь ли ты Исгерд достойной? Ответь мне, повелительница мёртвых!
Ночь взорвалась карканьем стаи ворон, невесть откуда взявшейся. Чёрные птицы с криками кружили над небольшой поляной, где я совершал ритуал.
Я взял нож, заставил себя посмотреть в тупое свиное рыло — маленькие сонные глазки если и увидели тусклый блеск клинка, то не явили страха. Видимо, моя вязь буквально сковала несчастную жертву. Но дело есть дело. Да и какая этому свину была разница — погибнуть ли от клинка начертателя или же сгореть заживо под землёй?
— Прими, о Гродда, эту жертву во твою славу, ибо за право увидеть смерть нужно заплатить жизнью. Приди на запах уходящей жизни, прими её горячую кровь и славься вовеки!
Для ритуальных жертвоприношений следовало поражать животных сразу в сердце или перерезать глотки. Но в последнем случае свиньи долго мучились, а я не желал лишней жестокости, поэтому нацелился на сердце.
— Всё будет быстро, мой хороший, — пообещал я, погладив безразличного хряка между ушами. — Обещаю.
Чтобы добраться до сердца, пришлось завалить свина набок. Я нашёл пальцем область между третьим и четвёртым ребром, взялся за длинный ритуальный нож и ударил. Домашние обычно оставляли нож в туше, но мне была нужна кровь. Вытащив клинок, я с усилием приподнял хряка и подставил под тонкую струйку чашу. Затем оставил тушу на земле, а сам начертал на камне имя Гродды жертвенной кровью.
— Прими, о Гродда, эту жертву во твою славу, ибо за право увидеть смерть нужно заплатить жизнью. Приди на запах уходящей жизни, прими её горячую кровь и славься вовеки! — Повторил я. — Яви же мне свою волю!
Отдышавшись, я хотел было потянуться к рунному набору, но спиной почувствовал могильный холод. Противное ощущение, словно что-то липкое ползло по хребту до самого основания черепа. От неожиданности я даже дёрнул плечами — до того внезапно пришёл этот холод.
Факел погас, и поляна погрузилась во мрак. Лишь что-то светлое, белёсое начало расползаться по земле. Туман?
— На будущее, Хинрик: необязательно резать целого хряка, если хочешь воззвать ко мне. После нашей первой встречи между нами образовалась связь, и ты можешь обращаться ко мне лишь при помощи собственной крови, — раздался мелодичный голос богини за моей спиной. — Но я польщена. Приятно знать, что хотя бы колдуны все ещё принимают своих богов всерьёз.
Я медленно обернулся, держа чашу с кровью в руке. До рун так и не успел добраться, даже толком не окропил их кровью.
Гродда явилась во всём великолепии. На её челе сверкал обруч, сотканный из лунного света. От высокой и чудовищно худой фигуры исходило бледное сине-зелёное сияние, как порой сверкают драгоценные камни на солнце. Только это был холодный и печальный отблеск ночных светил, заключённый навеки в украшения богини. Я склонил голову в знак почтения.
Она медленно шагала в мою сторону — налетевший ветер трепал полы её многослойных серных одежд, и тысячи перьев, которыми она украсила платье, создавали ощущение, что Гродда оделась во что-то живое и шевелящееся. Там, где перья крепились к ткани, сверкали серебром мелкие бусины, и эта вышивка покрывала всё одеяние от ворота до самого подола. Гродда протянула ко мне длинные худые руки, что были испещрены древними рунами. Чудовищной силы заклинания таились в этих знаках — и я знал, что вязи эти были нанесены самим Всеотцом, чтобы удержать разрушительную мощь повелительницы мёртвых. Ибо в тот миг, когда это заклятие спадёт, настанет День Конца — Гродда обрушит свою ярость на Великий Чертог Всеотца и поведёт за собой великую армию мёртвых.
— Ну же, Хинрик, взгляни мне в глаза, — усмехнулась богиня. — Всё же не впервые меня видишь, пока уж перестать бояться моего облика. Ведь я настолько же прекрасна, насколько и чудовищна.
В голосе Гродды читалось веселье, но я не смел поднимать головы. И всё же требовалось проявить уважение. Она играла со мной, веселилась и насмехалась над мольбами, ибо чем были воззвания смертных для столь древнего и могущественного существа? Пылью на ветру, не более. Я осторожно поднял голову, стараясь смотреть на левую половину её тела — ту, что принадлежала юной деве.