— Скегги так и не очнулся? — спросил я у Вивы, присоединившейся к собранию.
Ведьма молча покачала головой.
Тогда понятно. Нужный момент наступил, но люди не захотят идти в атаку без вождя. Кьелл глядел на меня так, словно я был его последней надеждой.
— Службы длятся ночь, день и ещё ночь? — уточнил я.
— Вроде да.
— Эту ночь мы уже упустили. Идти нам день, а ведь ещё нужно тихо захватить мост. Значит следующая ночь будет решающей. Нужно успеть.
— А Скегги? — спросил Йирдман.
— Понесём его.
Хускарл вышел вперед, обратив на себя множество взглядов.
— Нет, так дело не пойдёт, — сказал он. — Наш вождь должен сам отдать приказ. Я уважаю и Хинрика, и Кьелла, но присягал на верность я Скегги.
Остальные тихо зароптали, и на их лицах читалось то же, что сказал Йирдман.
— Если я сейчас разбужу Скегги, он может не выжить. Либо станет дурачком. Или и вовсе застрянет между нашим и миром мёртвых. — Я принялся ходить вокруг костра. — Мне самому нужно слышать волю брата, но времени у нас нет, а будить его нельзя.
— И сколько он ещё так проспит?
— Не знаю, — признался я. — Может утром очнётся, может через пару дней… Одной Гродде это ведомо.
Йирдман снова глядел на меня с недоверием.
— Мозги нам путаешь, начертатель?
— Нет. В моих же интересах, чтобы Скегги очнулся. Иначе вы первыми разорвёте меня на части за испорченный ритуал.
— В этом ты прав, Хинрик-выскочка.
Кьелл вскинул руку.
— Тихо! — Угрожающе зашипел мой друг. — Все успокоились. Будем думать, что делать. Раз Скегги не может говорить, решение примем сообща. Все мы здесь клялись ему в верности. Ему и хирду. И раз так, должны думать так, как подумал бы Скегги.
Йирдман отступил в круг. Я глядел на него поверх костра.
— Руны, — наконец сказал кто-то из хускарлов. — Бросим руны. Пусть боги скажут, как нам поступить. Ведь воюем мы и за них.
Я закрыл глаза и сосредоточился на ощущениях. Слаб ты Хинрик, очень слаб. Ритуал выжал все соки, сцедил по капле силу, что я так старательно наращивал. И я не успел отдохнуть.
— У меня хватит сил, чтобы задать лишь один вопрос, — наконец сказал я и потянулся к мешочку с плашками на поясе. — Лишь один. Иначе сам помру.
Вива понимающе кивнула.
— Это правда, — громко сказала она. — Если Хинрик исчерпает силу до остатка, мы все можем и вовсе остаться без начертателя.
— Спроси, что будет, если разбудим Скегги, — предложил Кьелл.
— Что нас ждёт, если отложим нападение? — пытался перекричать его Йирдман.
— Справимся ли мы без Скегги? — тихо спросила Вива.
Вновь я закрыл глаза, ища слова для верного вопроса. Шум нарастал, и Кьеллу пришлось гаркнуть на отчаявшихся хускарлов.
— Хинрик? — спросил он, когда я распахнул глаза. — Какой вопрос ты бы задал богам?
— Я бы спросил, одержит ли Скегги победу, если поведёт нас в бой в ближайшее время. Так мы сможем понять, что будет с вождём, если мы его разбудим, и что станет с хирдом.
Кьелл обвёл глазами хускарлов. Те закивали.
— Мудро.
— Спрашивай.
— Пусть начертатель говорит с богами!
— Тогда совершай колдовство, Хинрик Фолкварссон, — распорядился Кьелл и велел всем освободить место для моего маленького обряда.
Уже привычным жестом я выхватил ритуальный нож, полоснул по левой руке — странно, что раны на ладони успевали заживать. Затем окропил руны кровью и ей же накормил огонь.
— Вод Великий, отец всех людей и богов, услышь меня! — Стараясь не кричать слишком громко, обратился я. — Услышь меня, начертателя Хинрика Фолкварссона из Химмелингов, ибо я говорю от имени хирда Скегги Альрикссона, моего вождя и брата. Час битвы настал, но Скегги нельзя будить. Яви же вою мудрость, Всеотец, скажи, одержит ли Скегги победу в битве за Омрик, если мы нарушим запрет и разбудим его? Скажи, какова будет цена этой битвы и нашего поступка.
Руны не желали перемешиваться. Мои руки словно налились железом, я едва мог шевелить ими, и плашки выскальзывали из пальцев. Усилием воли я сосредоточился на вопросе и вытянул четыре руны — три для хирда и одну для Скегги.
Вива, соображавшая в рунах куда лучше всех хирдманов, издала испуганный возглас и отпрянула.
— Что там? — вопрошали напиравшие со всех сторон хускарлы.
— Что выпало?
Я уставился на ответ богов. Для хирда выпали прямая Перг, перевёрнутая Хевн и Нит. И перевёрнутая Ман для Скегги.
— Скегги нельзя будить ни в коем случае, — выдохнул я и повалился на землю, словно мешок. — Все погибнем.
— Что? Что ты видишь? — тряс меня за плечи Йирдман. — Говори, начертатель!
Всё плыло перед глазами. Я был слаб и беспомощен. Остаки моей силы сгорали и кипели, словно кровь пролитая в огонь.
— Доберёмся… У нас не получится отомстить за Свергло. Умрём и будем пленены. Станем рабами и мертвецами… А Скегги… — я захрипел, чувствуя, что во мне осталась лишь последняя капля силы. — Скегги… Не будет человеком…
Сила покинула меня. Тело затряслось, мышцы свело в судорогах, я исступлённо забился прямо в руках Йирдмана, да так, что хускарлу пришлось со всей силы сжать мне плечи. Где-то рядом кричала Вива, тревожно что-то говорил Кьелл. Я не мог разобрать. Из моего рта пошла пена, перед глазами закрутились радужные круги, и с каждым вихрем они становились всё темнее и темнее.
Я был пуст, словно никакую силу в меня никогда и не вдыхали. Тело, по которому раньше текла кровь богов, одеревенело, стало пустым, как высохшая река. Мёртвые вопили в ушах, зовя меня к себе. Укоризненно глядел призрак матери, разочарованно вздыхала Айна. Духи умолкли — лишь один вскрик орла прозвучал в ушах, а затем их лёгкий шёпот утих.
Я проваливался в пустоту, где не было ничего. Ни голосов, ни образов, ни видений.
Видимо, так и умирают колдуны.
Глава 28
Тьма, что меня окружала, не была похожа ни на что. Не опасная зыбкость колдовства гнавов. Не мрак, что настигал человека, когда он проваливался в небытие, теряя кровь и жизнь. Не спокойная сладость долгожданного сна, обволакивающая усталого путника.
Эта тьма не имела ни запаха, ни вкуса, ни звуков, ни плотности. Здесь не было времени. Я застрял в неведомом месте в непонятном состоянии — слепой, глухой, обездвиженный и бестелесный. Мой разум отчаянно бился, пытаясь уловить в этом пространстве хоть что-то, за что могла зацепиться память.
Тщетно. Казалось, я застрял в этом чёрному аду навечно.
Сколько прошло времени, я не знал. Не понимал даже, был ли ещё жив или же давно умер, но Гродда отреклась от меня и поместила в самое страшное место своего царства, ибо я не до конца исполнил долг перед мёртвыми предками. Я проклял Гутрифта на смерть, но не убил его своей рукой. Не вернул себе Нейдланд, не стал правителем своего народа. Такая кара ожидает клятвопреступников после смерти?
Если так, то я платил её, и был обязан расплачиваться, пока боги не решат, что пытка окончена.
— Хинрик.
Если бы я мог двигаться, то наверняка подпрыгнул бы от неожиданности. Голос звучал вокруг меня и во мне самом. Ровный, жуткий, по неведомой причине пробиравший до костей — да только если бы у меня здесь были кости.
А затем я каким-то краем своего сознания вспомнил, что этот голос я уже слышал. Не раз. Множество раз. Ибо этот голос принадлежал Ормару Эйрикссону, начертателю из Бьерскогга и моему покойному учителю.
Но ответить я не мог. Лишь внимал.
— Ты нарушил главное правило колдуна и отдал всю силу, — безучастно сказал Ормар. — Не оставил себе ни капли и поплатился за это.
Голос умолк, и я метался во тьме, жадно ища следы учителя. Бесполезно. От моего наставника остался лишь голос — смутно знакомый, почти ставший чужим. Но в этом пространстве он был единственной ниточкой, за которую я мог зацепиться, чтобы не утратить себя, не раствориться в этой тьме полностью.
— Я не успел рассказать тебе, что бывает, когда ты лишаешься силы. Хинрик. Что бывает с такими, как мы, после того, как мы опустошаем себя колдовством. Мы — те, кто черпает жизнь из колдовства, даже не замечая этого. Сейчас все те, ради кого ты отдал силу, считают тебя мертвецом. Ты не дышишь, твоё сердце почти не бьётся, но ты не умрёшь. Будешь долго лежать на грани жизни и смерти. А затем придёшь в себя. Откроешь глаза, услышишь звуки и запахи. Но не сможешь колдовать, пока боги вновь не вдохнут в тебя силу.