Асманд появился почти что перед самым закатом. В руках пузатого старосты было полное ведро крови. Он молча передал мне жертву и выжидающе на меня уставился.
— Я проведу обряд один. Вы с Аник пока приготовьте трапезу для славления Когги.
— Хорошо. Кстати, вернулся твой наставник.
— Он придёт? — с надеждой спросил я.
— Нет. Сказал, ты должен сам всё сделать, раз взялся.
Очень похоже на Ормара. Одноглазый наверняка не верил в мою затею, но теперь у меня было ещё больше поводов доказать ему, что я кое–чему научился.
— Конгерм с ним?
— Да.
— Теперь иди, Асманд. Мне пора начинать.
Староста коротко кивнул и скрылся в лесу. Странно, что он не взял с собой дочь. Едва ли Аник побоялась бы присутствовать на обряде. Впрочем, Асманд, страшно боявшийся колдовства, мог просто запретить ей сюда идти, опасаясь, что Аник перетянет на себя болезнь.
Я поставил жертву возле Эспена. Кровь уже остывала, немного загустела и пахла странно. Возможно, лошадь кормили не только овсом, но и болотной травой. Убедившись, что ведро не опрокинется, я принялся зажигать огонь.
— Костёр на севере, очисти это священное место, — проговорил я и поднёс факел. Когда огонь разгорелся, я добавил в огонь траву тысячелистника.
Времени оставалось мало. Я быстро зажёг остальные костры, добавив в них полыни, шалфея и дурмана, произнёс нужные слова и вернулся к Эспену.
Погрузив пальцы в кровь, я начертил на груди мальчишки пять рун: одну Ман в центре, над и под ней руну Ког, а справа и слева — руну Ви. Получился равноконечный крест, символизировавший милосердие и исцеление для выбранного человека.
— Когги великая, мать лесов, деревьев и трав. Покровительница лекарей и защитница больных, услышь меня, Хинрика Фолкварссона. — Я вылил половину ведра на землю возле Эспена. — Прими эту кровь в дар и помоги мне в моём колдовстве. Отгони хворь от Эспена Асмандссона, уйми его жар и верни его к жизни.
Я снова начертил руны на груди мальчишки.
— Руна Ман для Эспена. Руны Ког для его исцеления. Руны Ви для милосердия над ним. Как горят эти костры, так и хворь сгорит и уйдёт из тела Эспена. Как дует ветер, так и муки его унесутся прочь. Как течёт вода, так вымоет она из Эспена все болезни. Как щедра земля, так дарует она Эспену силу.
Проговорив заклинание, я вылил остатки крови на мальчишку. Сосредоточенный на обряде, я лишь сейчас заметил, что уже совсем стемнело.
— Когги милостивая, прими жертвенную кровь лошади из дома Эспена и даруй ему исцеление. Пусть с восходом солнца будет он здоров.
Я опустился на колени возле парня и дождался, пока погаснут костры. Когда от них остались лишь багровые угли, на поляну вышел Ормар.
— Ты знал, что этот обряд дозволено проводить лишь жрицам Когги? — Вместо приветствия спросил он.
Глава 19
Я медленно повернулся к нему. Усталость навалилась мне на плечи, словно тяжёлая шкура. Глаза слипались, а внутри всё было пусто.
— И что, теперь не сработает? — отозвался я.
— Свою часть ты сделал правильно. И судя по тому, что ты взялся проводить обряд, рана тебя не беспокоит.
— Почти.
— Это хорошо. — Ормар шагнул ближе, сверкнув глазом. — Потому что на рассвете мы уходим из Яггхюда.
— Я устал. Нужно хоть немного поспать.
— В дороге отоспишься.
Расспрашивать Ормара смысла не было: пожелай он рассказать, к чему такая срочность, уже бы это сделал. Всё же было у них с мудрейшей Гутлог много общего. И оба умели взбесить своей немногословностью. Но сейчас у меня не осталось сил даже на то, чтобы как следует разозлиться.
Начертатель кивнул на Эспена.
— Уже можно забирать его домой. — Ормар свистнул, подражая птице, и из тени деревьев на поляну вышел Конгерм. — Не нужно звать сюда лишних людей. Мы сами отнесём его.
Я вздрогнул. На миг мне показалось, что глаза Конгерма — эти жуткие птичьи глаза — светились в темноте. Но после того, как я моргнул, наваждение ушло. И всё же странным он был, этот Птицеглаз. Я не расспрашивал его о дружбе с Ормаром, но мне думалось, что они уже были знакомы до того злосчастного боя в лесу, где я получил ранение. И знакомы очень хорошо.
Конгерм присел возле Эспена, откинул с лица мальчишки волосы и прикоснулся ко лбу. Нахмурился. Прикрыл глаза и дотронулся до его шеи.
— Эм.. Парень это… Того, — тихо проговорил Птицеглаз. — Мертвее мёртвого.
Я застыл с выпученными глазами и открытым ртом, не веря ушам. Метнулся к мальчишке, оттолкнул Конгерма, прислонил ухо к груди Эспена. Надеялся услышать стук сердца, почувствовать слабое дыхание. Но Птицеглаз оказался прав: жизнь покинула моего маленького друга.
— Ты же сказал, что я сделал всё правильно! — стараясь унять дрожь в голосе, обратился я к наставнику. — Ты был уверен?
— Да.
— Но почему тогда…
Ормар дотронулся до измазанного остатками крови ведра.
— Когги не приняла жертву, — ответил он.
— Что же ей не понравилось? — Я кричал так громко, что, казалось, меня могли услышать и в деревне. Перепуганные птицы срывались с ветвей и летели прочь от поляны. — Ей отдали последнюю лошадь! Я вложил душу в каждое слово, я отдал все силы, я…
Ормар позволил мне излить горе. Не перебивал, не требовал заткнуться. Лишь молча затоптал костры и поднял ведро, пока я вымещал ярость на выжженной земле.
— Тебе придётся сообщить старосте, — напомнил он, когда я перестал молотить кулаками траву.
— Знаю.
— Это тоже часть обряда. Так нужно.
— Знаю, волк тебя сожри! — огрызнулся я.
Ормар отвесил мне оплеуху. Я пошатнулся, но не стал бить в ответ.
— Уйми гнев, Хинрик, — строго сказал учитель. — Твоей вины нет в том, что мальчик умер. Так случается. Иногда боги не принимают подношений и отказываются помогать.
— Почему? Почему Когги отказала? Эспен не был проходимцем. Он добрый парень… Был добрым.
— Вернёмся в деревню — и ты узнаёшь причину. Обещаю тебе. — Голос Ормара слегка потеплел. Начертатель протянул руку и помог мне подняться. — Сперва нужно закончить начатое и вернуть мертвеца его семье. Таков порядок.
Я обречённо кивнул. Нет, я не боялся гнева Асманда и его обещания убить меня. Я был раздавлен потерей друга. Почему каждый раз, когда я хочу сделать что–то хорошее, выходит только хуже? Что за проклятье я ношу на себе? И как от него избавиться, чтобы перестать причинять боль и страдания другим?
Все эти вопросы я проглотил и запретил себе озвучивать. Не было в них смысла, ибо ответов мне всё равно никто не даст. Не здесь, не сейчас. Лишь боги откроют причину, но время для откровения выберут сами. Ормар был прав: я должен был достойно закончить дело, которое начал. Для этого требовалось собрать в кулак остатки воли и силы духа.
Мы с Конгермом подняли носилки с Эспеном и направились к деревне. Ормар нёс ведро и факел, освещая нам дорогу. Шли молча. Я старался не глядеть на мертвеца, всё ещё веря, что его убила какая–то моя ошибка. По Птицеглазу, как обычно, нельзя было понять его мыслей и чувств. Даже вступая в разговор, он всегда держался настолько отрешённо, что, казалось, в мыслях был где–то далеко отсюда. Сейчас он просто молчал, а я пялился на его спину и судорожно думал, как теперь объясняться с Аник. Как сказать девице, что ее брат, ее единственная отдушина и радость в отчем доме, больше никогда не вернется? Я переживу утрату. Не первая, не последняя. Но Аник придется по–настоящему туго.
Староста встретил нас у ворот. Во дворе витали ароматы жареного мяса — стыдно признать, но я ужасно хотел есть после обряда.
— Ну что? — спросил Асманд, когда мы внесли носилки.
Ормар жестом велел нам положить Эспена на землю. Конгерм тут же куда–то исчез — лишь краем глаза я заметил, что он скользнул за ворота владений старосты и исчез в тени деревенской улицы. Винить его было не в чем: мало кто захотел бы присутствовать при грядущем разговоре. Ормар остался и кивнул мне, приказывая говорить.
— Твой сын мёртв, — тихо сказал я. — Когги не приняла жертву.
Я ожидал бури. Думал, что после этого Асманд схватится за нож или топор, а может просто попытается забить меня голыми руками. Ждал, что он закричит или бросится рвать на себе космы. Но староста молчал. На его хмуром лице не отразилось ни тени боли.