Возбуждение — это, конечно, не страх. Но я, привыкший себя контролировать, опустил мысленный взор в нижнюю часть своего тела. Нужно работать с той чакрой, которая отвечает за…
Твою псину, что это?!
Я чётко увидел свою нижнюю чакру, которую у нас ещё называли земной, или грязной.
Чётко. Вижу. Чакру.
Мне стоило огромных усилий скрыть своё удивление и погасить бурю эмоций. Я стиснул зубы, и целитель кивнула:
— В конце всегда больно, — тут она оторвала ладони и выпрямилась, — Не советую сегодня прыгать на этой ноге.
Манящий вырез расстёгнутой блузки уплыл вверх, и мне легко удалось перехватить состояние моего Василия. Спокойней, пацан, нам сейчас о другом думать надо.
— Ну, в остальном… — Соболева окинула меня взглядом, и мне показалось, она сквозь одежду увидела каждый синяк, — Пусть так заживает, студентам полезно знать, насколько хрупко тело.
Я только кивнул.
Мой внутренний взор снова устремился вниз, в паховую область. Почему я сразу не догадался начать с нижних чакр?!
Вот же она, ясно видна, и даже кажется, её пытались тренировать. Земная чакра, которая отвечает за единение с родной планетой, связь с родом. Хотя обычно потоки, поступающие из земли в эту чакру, мало того, что слабые, так ещё и грязные.
Мы, псионики, всегда работаем с космической энергией, получаем её через верхнюю чакру. Чистую энергию космоса.
— Что-то ко мне не спешат с докладом, — недовольно постучал костяшками по столу магистр, — Соболева, очень вам благодарен. Вы свободны.
— Честь имею, — она грациозно махнула головой и, крутанувшись, бодро застучала каблуками в сторону выхода.
Фалды короткого пиджака едва прикрывали низ спины, её брюки хорошо обтягивали тело, и от меня не укрылось, какими взглядами за ней следили охранники. Значит, в этом мире те же стандарты красоты.
Слова магистра о докладе напомнили мне, что ко мне движется проблема. А нога у меня уже целая.
Едва за целителем закрылась дверь, как Гром подал голос:
— Иван Петрович, я… мы…
— Фёдор, — магистр поморщился, — У меня, как видишь, и так проблемы. Вы оба слышали про оракулов…
— У нас в роду и так уже слишком много подлунных, и этот… Старший… Он же меня… — Гром стиснул кулаки.
— А о чём ты думал, Фёдор, когда поднимал магию на соратника?
Здоровяк бросил на меня мимолётный взгляд.
— Меня исключат? — Гром не сдавался.
— Закон — это то, что помогает нам выживать от апокалипсиса до апокалипсиса, — холодно ответил магистр.
Бедное кресло под Фёдором застонало в который раз, по резной ручке из-под пальцев даже трещина пошла. Шевельнулись охранники у двери, положили руку на эфесы.
Я даже не стал обдумывать новую информацию. Просто отметил про себя, что есть в этом мире какой-то «апокалипсис».
Сейчас меня заботило совсем другое — интуиция уже вовсю кричала: «Пора валить!»
Этот Гром со своими каменными кулаками, и тот каштан, который себе лицо подпалил. Это ведь материальное воплощение псионики!
А Соболева? Моё бедро теперь совершенно целёхонькое, а она уплыла себе бодрой походкой, не свалилась без сил, как ребята в нашем корпусе. А ведь они не кости сращивали — максимум с мягкими тканями работали, и не за две минуты…
Люди вокруг меня владеют псионикой, которую называют магией, на невероятном уровне.
Жжёный псарь!
Это ведь значит, если те неведомые оракулы ищут Иных, то они на них специализируются. И против таких, как я, у них тоже есть приёмы, после которых они бодрой походкой отправятся с докладом к своему командованию.
— Иван Петрович… — слегка сиплым голосом произнёс я.
Василий во мне уже догадался, что я собирался произнести, и каждое слово давалось с напряжением.
— Да? — равнодушно спросил магистр, не отрывающий взгляда от двери.
— Гром… то есть, Фёдор Громов не ломал мне бедро.
Челюсть у здоровяка рядом чуть не отвалилась. Кажется, он чудом не сломал себе шею, когда повернулся ко мне.
— Э, чуш… то есть, Васёк, ты это…
— Как же так получается, Василий? — спросил магистр, но в его голосе проскользнуло явное облегчение.
— А я… тренировался в туалете, и это… сломал себе бедро… сам, — я говорил, пытаясь на ходу придумать хоть что-то.
В любую минуту могла прибыть эта когорта оракулов. Оставалась надежда на этого нерасторопного начальника караула.
— Что же это за тренировка такая? — прищурившись, спросил магистр.
— Иван Петрович, я пытался… пробовал… кхм… я хотел пробудиться! — вырвалось у меня от радости.
Что у них тут подразумевалось под этим самым «пробудиться», я не знал, но старался импровизировать.
Магистр переглянулся с Фёдором. Гром заметно расслабился, уже не был бледным, как моль, но даже он удивился моей версии.
— Пробудиться? — магистр слегка тряхнул головой, словно не доверял ушам, — Сломав себе… бедро?
— Ну да. Надеялся, что острая боль поможет мне… кхм… пробудиться, — я боялся произнести лишние слова, которые выдали бы меня, как Иного, поэтому и повторялся, как болванчик.
— Ну, господин Ветров, знаешь ли… — Иван Петрович поморщился, откинулся на спинку кресла, — А голову чего себе не проломил?
— Я… — вырвалось у меня, но магистр поднял палец, заставляя меня замолчать.
Он посмотрел уже на Фёдора:
— Это правда?
Тот, не веря своему счастью, только медленно кивнул.
— А зачем ты, Фёдор, тогда разнёс туалет?
Гром вздохнул:
— Виноват, господин магистр. Захожу туда, смотрю — странненько всё. Плетень… то есть, Плетнёв лежит, а этот чуш… кхм… то есть, Василий тоже на полу, идти не может. Ну я и думаю, где-то… — в этот момент у Грома на лбу аж вены вздулись, пока он пытался придумать, — А, Иной, вот! Я подумал, где-то Иной наверняка, и давай… это… искать его.
— В одиночку? На Иного?
Фёдор поджал губы, и медленно кивнул.
— Да-а-а, — протянул магистр, глядя на наши лица, — А ты, Ветров, я так понял, обнаружил Плетнёва тоже без сознания. Я уж не спрашиваю, как ты смог себе сломать бедро.
Я сразу кивнул:
— Да, обнаружил. Хотел помочь, но я же… это… пустой, чем я помогу? Вот и подумал, надо пробудиться.
— Хватит! — магистр встал, свёл брови, и мы замерли в креслах.
Мне нужно было выдержать этот концерт, чтобы попасть в коридор и получить свободу перемещения.
— Если вы, недолунки, думаете, что я поверю хоть на грамм, — процедил Иван Петрович, — Ветров, в следующий раз, чтобы пробудиться, лучше сразу голову об раковину разбей. Больше шансов будет.
И он коротко махнул головой в сторону выхода. Жест, понятный даже в моём родном мире.
Мы вскочили. Я сначала с опаской наступил на ногу, но через пару секунд уже бодро шагал вслед за Громовым к выходу. Двое охранников на выходе проводили нас внимательными взглядами, но в глазах одного из них я прочёл одобрение.
— Слышь, ты, — шёпот Грома свистящим эхом прокатился по коридору, — Если думаешь, я тебе спасибо скажу, чушка…
Стоя у окна напротив выхода из кабинета, я не обращал на громилу совершенно никакого внимания. Рядом на стене для красоты висели несколько прекрасных экземпляров холодного оружия, и, если что, этому Феде кулаки уже не помогут.
Двор академии это внизу или нет, я не знал. Ровные газоны, фонтан, прогуливающиеся люди. Все в этих старомодных одеждах — фраки, сюртуки. Женщины в основном в длинных платьях, но некоторые спокойно носят штаны. Странный мир.
Вдали резная ограда, ворот не видно. Вполне может быть, что это задний двор академии.
Никаких оракулов не видно. Вполне может быть, они уже в здании.
— Я не понял, урод, ты меня выбесить решил? — мой игнор явно выводил из себя крепыша, — Это хреновастенько, слышь?
— Хрен у Васеньки, — ответил я и, отпихнув ошалевшего Грома с заметным усилием, пошёл в ту сторону, откуда нас привели.
— Чего? Кого хрен?
Я не ответил, бодро шагая. Нужно искать выход из ситуации. Может, оракулы и не так уж страшны? Может, пришли помочь?