— Эй, чушка, ты не… — начал было парень, и мне пришлось глянуть на него.
Свет от уличных фонарей попадал на меня достаточно, чтобы тот шарахнулся. Но его спутница, которая смотрела только на своего воздыхателя, лишь подлила масла в огонь.
— Масик, прогони этого недолунка…
Они явно ещё не заметили, что я не один.
— Вы сейчас оба сильно поцелуетесь, — тихо пробасил Громов, нависнув над ними, — Навечненько.
Любовники вскинули головы и, ошарашенно выпучив глаза, слетели с подоконника и унеслись в темноту.
Я убрал руку с ножа в кармане. Так-то, я был благодарен Фёдору за то, что его комплекция пока позволяла решать мои проблемы без крови.
Отсюда из окна виднелись главные ворота с будкой охранника. Пока что тихо — нет мечущихся в темноте теней, нет фар подъезжающих чёрных воронков. Только одинокий караульщик возле будки.
А ведь охранник — это лишние вопросы. Ещё и к магистру Гранному отправит кого-нибудь сообщить о ночных нарушителях спокойствия.
Я не был уверен, что смогу без шума справиться с ним. А тишина, которая висела на улице, была очень нужна. Хотя интуиция уже шептала мне, что это лишь затишье перед бурей.
— Там что за калитка? — я ткнул пальцем в сторону лазарета, — Я вроде видел за ним ещё вход.
— Запасной, — пожал плечами Громов, — Но он обычно всегда закрыт.
— Я на днях видела, как там рояль заносили, — вдруг сказала Перовская, тоже подойдя к окну.
Мы обернулись к ней.
— Рояль?
— Ну, — девушка замялась, — Не знаю, вдруг эта информация поможет. Плетнёвы подарили академии новый рояль в актовый зал.
Мы с Громовым выразительно переглянулись.
— Короче, попробую уйти через запасной выход, — сказал я.
— Я только выбраться помогу, Вася, но дальше не пойду, — виновато поджал губы Громов, — Если узнают…
Я кивнул. Понятно, что молодому Лунному совсем не нужны проблемы в академии. А побег с подозреваемым — это уже серьёзно.
— А куда ты потом? — нервно спросил Фёдор.
Резонный вопрос.
Я пожал плечами, потому как представления пока не имел, что дальше делать. Мне в академии-то освоиться не дали, а теперь вот…
— Может, попробуешь укрыться у моего дяди-зубника? — предложил Громов.
Я потёр подбородок, задумавшись. А здоровяк вытащил измятый конверт, сунул мне в руки.
— Там я, как мог, всё написал, чтоб дяде понятненько было, — сказал Фёдор, — Попробуем тебя в горы. У нас, у Громовых, прииски там…
— Прииски?
— Ну, хомус от древних вертунов ещё добываем. Да не важно, — Громов отмахнулся, потом залез в карман и ссыпал мне в руку «меченки» и монеты покрупнее, — Больше нету, у студентов денег-то не особо.
Я мельком глянул на богатство. Две крупные золочёные монетки с единичками, и уже знакомые красные «меченки», пятнадцать штучек. Итого два рубля и пятнадцать ме́ченок.
Громов явно сомневался несколько мгновений, но потом всё-таки протянул лунит. Перовская округлила глазки, когда увидела молочный камешек в руках Фёдора.
— Это что… — она так и вдохнула.
— Он стоит порядка ста двадцати рублей, — со вздохом сказал здоровяк.
— Просто бешеные деньги, — с лёгким сарказмом ответил я.
Естественно, я мог исходить только из своего земного опыта.
— Если не сто пятьдесят… — Елена выдохнула, — Он же весь пропитан магией.
— Но его ещё продать надо, — продолжил Громов, — Можешь предложить моему дяде, но навряд он тебе вот так посреди ночи столько денег найдёт. Зато он точно согласится помочь переправиться в горы.
— Почему именно в горы? — на всякий случай спросил я.
— Туда Стражи Душ редко забредают, потому что там в основном чушки… кхм… ну то есть, безлунные вкалывают.
Белый камешек отправился ко мне в карман вместе с монетками и письмом от Фёдора.
А вот теперь уже я оказываюсь должным Громову. Ну, может, и свидимся ещё, отдам должок.
Объяснять, почему оракулы особо не посещают деревни, где полно обычных безлунных, было необязательно. Я уже усвоил, что Иные в них не вселяются.
И мой Василий тут навряд ли был исключением. Ведь по сути Ветров — это маг, просто с блоком на самой важной чакре.
— Странно, что Стражи Душ к этому имеют отношение, — искренне удивилась Елена, слушая наш разговор, — Не думала, что всё настолько серьёзно. Да и как они смогли их подкупить?
Перовская имела в виду Вепревых. Она ведь так и не знала о том, что её Василий — не совсем Василий, поэтому недоумевала, зачем это Вепревы подключили оракулов.
Она просто сверлила меня взглядом, и эмоции мешали ей мыслить логически. Что было в общем-то неплохо.
На губах у меня ещё горел её поцелуй. Девчонка наверняка сейчас вся на чувствах — до этого дня опасность для Ветрова была абстрактной, а сегодня уже реальная.
Теперь, наверное, крутит в голове «жвачку» о том, что зря были все эти обиды, что не успела поближе познакомиться с Василием. Ведь меня сейчас либо поймают, либо убьют.
— Василий, — всхлипнув, Перовская тоже полезла в карман и вытащила тонкий перстень, — Вот…
На глаза у девушки навернулись слёзы, когда она протянула подарок. Надо сказать, перстень был великоват для неё — это было особо заметно, когда она крутила его в изящных тонких пальцах.
Я с лёгким недоумением взял кольцо, посмотрел на круглый вправленный камушек. Кажется, насколько я мог соображать, это был эфирус, но на нём каким-то неведомым образом было изображено птичье пёрышко.
— Это моего деда… ну, передаётся у нас… и я отдаю… — срывающимся голосом сказала Перовская, готовясь разрыдаться, — Ловец Удачи…
Эх, Лена, это ведь всё прекрасно, но у меня нет времени на сантименты. Хотя я прекрасно чувствовал, как ей дорога эта вещица.
Не зная, что ещё делать, я взял девушку за талию, притянул и поцеловал. Она, естественно, ответила.
Мой Василий вдруг выдал целый гормональный букет, и я, понимая, что дальше с телом могут быть проблемы, оторвался от Елены и твёрдо сказал:
— А теперь мне пора.
Во дворе никого не было видно.
Фонари на столбах и на стене академии едва освещали мощёный двор, и от этого мерещилось, что тень от каждого куста или деревца — это затаившийся Страж Душ.
Жёлтая Луна, которая так нахально била в окна вечером, посреди ночи уже куда-то смылась, и в мире царила кромешная темнота. Даже Маловратск за кованой оградой академии, казалось, с трудом отбивался от неё своим скудным освещением.
Я шёл, особо не таясь, просто выбирая маршруты преимущественно в тени.
Здоровяк позади так и крутил головой, словно из-за любого куста сейчас мог выскочить охранник. Чего Гром так их боялся? Охрана здесь в основном была «безлунной», и мы, как маги, могли легко с ними расправиться.
Елену я кое-как уговорил остаться в корпусе. Громов, если что, сможет дать дёру, а вот насчёт хрупкой девушки я не был уверен. Тем более, она сейчас была расстроена, и боец из неё был никудышный.
Один раз пришлось остановиться и присесть за живой изгородью. Мы с Громовым молча смотрели друг на друга, слушая цокающие по брусчатке каблуки ночного охранника.
— Оказалось, ты дря-а-ань, вместо сердца — Пробо-оина-а-а… — его тихий фальшивый голос разносился по пустому парку, — От меня ты отста-а-ань, унесли любовь во́-ороны-ы-ы…
Громов едва слышно усмехнулся. Видимо, ему эта песня была хорошо знакома.
Вот охранник удалился, и мы, посидев для надёжности ещё несколько секунд, двинулись дальше.
Проходя мимо лазарета, я с заметным усилием подавил в себе желание заглянуть к Соболевой. Мои пальцы коснулись стены — эх, Арина, как жаль, что у нас всё застопорилось в самом начале.
Какая-то часть меня, которая отвечала за интуицию, вдруг выдала смутное чувство — если я постараюсь, то ещё увижусь с ней.
Когда мы почти дошли до заднего угла лазарета, до нас донёсся злобный шёпот:
— Ты, урод безмозглый! — и звук удара.
А ведь это был голос Николая Плетнёва.
Я замер у самого угла, сделав знак Громову тоже остановиться. Выглянул. Ещё два шага — и будет та самая калитка.