Теперь глаза Элвара не пугали Гальвэра. За их золотым сиянием он смог разглядеть отражение своих чувств.
Невероятная удача. Северянин не мог себе даже вообразить, что встреча с императором пройдет так гладко. Художник перебрался жить в замок Элвара, чем очень удивил своего отца, который странным образом не стал возражать. Небесный избранник предоставил все необходимое, чтобы Гальвэр мог полностью посвятить себя работе над новыми портретами, и не только Лейны.
А тем временем Хонкс очень спешил вернуться на острова. Оставить своего сына в незнакомой стране под боком у императора показалось ему не такой плохой идеей. Может удастся выяснить побольше о новом правителе и усилить союз с севером. Купец тоже успел побывать на аудиенции у Элвара. Больше всего Хонкс испугался не самого императора, а того, что тот не получал никакого письма от Гастиса. В этот же день на острова улетели несколько птиц с сообщением от купца.
«Был бы у меня камень связи…»
Не то чтобы он завидовал возможности Рабаха использовать дар Небес, просто это было действительно удобно. Шпион исчез, но его корабль точно прибыл в империю год назад. Из этого можно сделать вывод: либо Гастис держит остальных членов ШЛС в неведении, либо Рабах что-то задумал. Вероятнее всего казался последний вариант, но доказательств, кроме неисполнения воли ледлорда, не было. Хотя уже одного этого хватит, чтобы подорвать доверие к шпиону. Шутка ли, что Хонкс ненароком приблизил сына к императору, как Рабах своего к преемнику наместника.
«Это не делает меня им».
Купец больше успокаивал себя этой мыслью. Он прекрасно понимал — если Гастис прикажет шпионить за Элваром, то Гальвэра придется частично посвятить в тайны севера. Примет ли он это? Согласится помогать? Хонкс не был в этом так уверен. В империи его сын снова ожил, и купец не хотел ничего испортить. Он найдет кого-нибудь другого на свое место в ШЛС. Время еще есть.
Гальвэр был уверен, что император захочет увидеть собственный портрет в его исполнении, но неожиданно получил другую просьбу. Она смутила и его, и хайши. Это чувствовалось в том, как он сидел. Художник никогда не видел, чтобы кто-то мог так напряженно сидеть. О нет, Шин Зе не волновался. Хайши просто излучал напряжение, заставляющее Гальвэра волноваться. Он пытался разговорить его, но сковырнуть скорлупу этого человека казалось невозможным. Поэтому художник предпринял последнюю попытку.
— Можешь спросить меня о ней что-нибудь.
Лицо Шин Зе изменилось. На нем была растерянность и даже борьба с самим собой. Как будто в нем столкнулись желания узнать о Лейне больше и не слышать ничего о ней. Гальвэр не дал ему возможности выбрать. Он начал рассказывать. Вспоминал все подряд: грустные, веселые, пугающие, воодушевляющие, милые моменты связанные с мечницей. Из Гальвэра лился нескончаемый поток слов. Он говорил, не глядя на Шин Зе. Это не нужно было. Художник и так хорошо чувствовал эмоции хайши. Северянину хотелось бы отобразить их в портрете, но учитывая, что он уже видел, как изображают доблестных рыцарей, его интерпретация выделялась бы слишком пестро на фоне других. Хотя соблазн показать Шин Зе его же изнанку имелся.
— «Кхе, я бы посмотрел, как он наделает в тебе дырок, если ты ему слезки нарисуешь».
— «На такие глупости я не пойду. Можно использовать эти эмоции для другой, неофициальной работы».
— «Взрослеешь на глазах. Сейчас расплачусь».
— «Не думаю, что у таких как ты бывают слезы».
— «Ты многого обо мне еще не знаешь!»
Портрет был завершен и висел в галерее Дизанса. Шин Зе не сказал ни слова, когда его увидел, но Гальвэра это ничуть не смутило. Следующая работа художника был еще один портрет Лейны, который красовался уже в покоях Элвара. Параллельно художник еще успевал делать наброски облаков в свете закатного солнца и улицы столицы с бредущими людьми. Времени прошло не так много, а северянин чувствовал себя в империи, как дома. Только жара с духотой были его извечными врагами. Гальвэр совсем не скучал по северным островам и отцу. Самостоятельная жизнь оказалась невероятно комфортной, не без помощи императора, конечно. Но покой продлился не долго. Из окраины границы пришло известие о нападении дикарей. Они захватили город, а Элвар не стал заниматься долгими сборами войск и всего лишь с сотней конников направился в Лайдрек. Художник остался в замке дожидаться новостей, но вместе с его плохим предчувствием наброски становились все мрачнее и мрачнее.
Глава 4
Где-то на востоке центрального материка 1397 год.
Эхо от звуков журчания воды и падающих капель наполняло глубокую пещеру. Мрак рассекал свет от факела, который несла фигура, укутанная в плащ с капюшоном. На его изодранных полах, скользящих по земле, были налипшие и уже засохшие от времени куски грязи. Пещера заканчивалась тупиком с прикованным к стене цепью одноруким голым мужчиной. Лица его не было видно из-за отросших до пола темных волос и бороды похожей на мочалку. По центру груди располагался уродливый черный шрам. Узник почувствовал приближение раздражающего глаза света и цепь, удерживающая его единственную руку, с громким лязгом натянулась.
Фигура в плаще остановилась на безопасном расстоянии.
— Здравствуй, Хайви. Как твои дела? Скучал?
Однорукий убрал волосы с лица открывая яркие зеленые глаза, в глубине которых бурлил бесконечный источник ненависти.
— Привет, ублюдок, — прохрипел он.
Между ними двумя протекал извилистый тонкий ручеек. Цепь позволяла узнику добраться до него, но не дальше. Однорукий приблизился к живительному источнику воды и жадно прильнул к нему губами. Человек с факелом подождал, пока его собеседник утолит жажду.
— Пришел освободить меня?
Однорукий уселся поудобней у ручья и тер глаза, отвыкшие от света.
— Нет, но у меня есть новости, которыми я хочу поделиться с тобой, — с улыбкой ответил Цежл.
— Не интересно, — громко звякнул цепью узник. — Проваливай!
— Я ценю твое мнение, но в положении как у тебя выбирать не приходится. Просто слушай.
Рука залезла под плащ, вытащив оттуда маленькую заплесневевшую головку сыра, кинула ее собеседнику. Тот ловко поймал подачку и сразу же вгрызся в нее, но затем, будто опомнившись, стал есть медленнее, смакуя каждый кусочек. Он уже давно позабыл какой еда может быть вкусная.
— Я нашел тень. Она слилась с одним юношей и, как полагаю, обрела разум. Или может она была разумна еще до него, — покрутил в воздухе указательным пальцем человек в плаще.
Узник оторвался от трапезы.
— А моя рука? Ты нашел ее?
— Думаешь я бы вернул ее тебе? Ты и с одной достаточно опасен. Можешь про нее забыть. Она стала прекрасным удобрением для дерева.
Цепь натянулась до предела. Рука с покрасневшим запястьем от оков тщетно пыталась дотянуться до Цежла. Тот лишь покачал головой.
— Все было бы намного проще, если бы ты успокоился. Мир очень изменился. В нем появились новые герои. И столько всего еще… — с воодушевлением сказал он.
— Мы призраки прошлого, айдонианец. Нам больше нигде нет места. Освободи меня, и я убью тебя, а затем и себя.
— Знаешь, у меня за все это время даже не возникало такой мысли — умереть. Я очень люблю жизнь. Она интересная и мне хочется узнавать все больше нового, — через мгновение он произнес немного тише, — я очень боюсь смерти.
— Ублюдок, эта цепь не удержит меня тут на вечность! И тогда! — противный злостный смех отразился от стен пещеры, направляясь к ее выходу.
— Скорее потолок на тебя обвалится, чем эта цепь заржавеет. Я же говорил, в мире полно интересных вещей, — улыбнулся Цежл.
Они замолчали, каждый думая о своем. Узник снова принялся за еду, но не сводил глаз со своего пленителя. Он представлял, как убивает того снова и снова. Казалось их беседа исчерпала себя, но айдонианец не желал уходить.
«Ему что-то от меня нужно», — подумал однорукий.
— Если мир так изменился, то почему ты до сих пор носишь этот драный плащ?
Уголок губ Цежла дрогнул.