В тронном зале присутствовал только Небесный избранник. Его глаза все так же испускали тусклый золотой свет. Одной рукой он поддерживал свой подбородок, а пальцами другой ритмично постукивал по подлокотнику трона. Император даже не заметил появления художника перед собой.
— Ваше величество, вы меня слышите? — обеспокоенно произнес северянин.
Взгляд Элвара стал осмысленным.
— Гальвэр.
Имя далось ему с трудом, словно он провел в молчании уже целую вечность.
— Я давно не видел вас и Шин Зе… Может у вас есть какие-либо пожелания, относительно моей работы?
Элвар зацепился только за первую часть предложения. Он повернул голову влево на пустое место, которое должно быть занято его доблестным и произнес:
— Шин Зе выполняет мое поручение.
Это была ложь. Художник сразу это почувствовал, как и напряжение в воздухе, появившееся после слов императора. Гальвэр уже успел пожалеть о приходе сюда. Было бы слишком наивно рассчитывать на откровенный разговор теперь.
— Может мне расписать стены в коридорах? Не всякой ерундой, а вашими подвигами.
Золотые глаза вновь засияли.
— Мне нравится. Тебе предоставят все необходимое, — изменившимся голосом сказал Элвар.
Северянин глубоко поклонился. На продолжение разговора он уже не надеялся.
«Возможно стоило поговорить сначала с Шин Зе…»
Следующие несколько дней Гальвэр провел в попытках застать неуловимого хайши в замке. Тот умудрялся буквально промчаться у художника за спиной, и стремительно скрыться в неизвестном направлении. Такой расклад только раздражал северянина. Он решил устроить засаду Шин Зе, которая по совместительству являлась основной деятельностью художника. Гальвэр начал расписывать дальнюю от тронного зала часть коридора.
«Рано или поздно ему придется здесь пройти».
Затея сработала быстрее, чем ожидалось. Северянин бросился к хайши, как только он попал в его поле зрения.
— Можно с тобой поговорить?
Холодный взгляд зеленых глаз выражал явное непринятие этой затеи. Доблестный хотел просто обойти Гальвэра, но художник перегородил ему путь и выставил вперед руку с кистью.
— Будешь меня игнорировать, получишь парочку плохо отстирываемых пятен на своей форме.
Угроза была детской и глупой. Северянин сразу о ней пожалел, представив как его затейливая голова катится по полу. Он опустил руку.
— Пожалуйста, — использовал последний аргумент Гальвэр.
Шин Зе пристально посмотрел ему в глаза, явно оценивая, чем обернется для него этот разговор.
— После встречи с императором, — сдался хайши.
Художник быстро раскидывал по углам рамы с пустыми холстами, пытаясь добиться хотя бы видимости порядка в своих хаотичных покоях. Доблестный терпеливо ждал. Когда Гальвэру удалось договориться со своей совестью, он наконец-то обратил внимание на своего гостя.
— Можешь присаживаться… — оглядел комнату, — где угодно.
Хайши не двинулся с места.
— Хорошо. Тогда сразу к делу. Я знаю, точнее, мне кажется что-то произошло между тобой и Элваром. Вы оба изменились после Лайдрека. Это меня беспокоит. Очень, — быстро протараторил северянин.
— Почему тебя это беспокоит?
Шин Зе искренне не понимал художника. Они не были настолько близки, чтобы вызывать такую реакцию.
Гальвэр вспомнив с кем имеет дело, задумался как объяснить сложные чувства такому непробиваемому человеку.
— Наверное, из-за Лейны я чувствую с вами связь. Она столько про вас рассказывала. Поэтому ты и Элвар для меня, как друзья.
Доблестный подошел очень близко к северянину.
— Тебе лучше покинуть Эларис, или хотя бы этот замок. Император не в себе.
Он хотел сказать еще что-то, но посчитал этого достаточным.
Пытаясь выяснить правду, северянин получил еще больше вопросов. Он не собирался следовать совету хайши. По крайней мере пока не докопается до истины. На словах все легко, но у Гальвэра не оставалось никаких других вариантов, кроме как ждать и надеяться, что правда всплывет сама собой. Реальность же не собиралась соответствовать его ожиданиям. Шин Зе умер быстрее, чем художник нашел ответы. Точнее доблестного убил император самолично. За предательство. Художник просто не мог в это поверить.
Вскоре замок снова опустел. В этот раз Элвар забрал с собой и Клариссу. Они направились на восточный материк хайши. И судя по сборам, которые наблюдал северянин, ничем хорошим этот визит закончиться не мог. Гальвэр не хотел больше находиться в этом месте. Особенно после увиденного им большого кровавого пятна посередине тронного зала, которое император запретил убирать.
Первым порывом было уехать домой, но по непонятным для себя причинам он остался в столице. Переехал на постоялый двор, где жил раньше с отцом. У северянина было много времени подумать, разобраться в себе, прежде чем вернется Элвар. В итоге Гальвэр пришел к неприятному выводу: он не может покинуть империю из-за желания разобраться в этих трагических событиях, и из-за своей незавершенной работы на стене коридора замка. Вторая причина могла показаться совсем мелочью, но не в случае художника. Оба предлога были практически равноценны для него.
Он возвращался в замок и продолжал свою работу. В эти моменты северянин успокаивался. Гальвэр вспоминал снова и снова его последний разговор с Шин Зе, а Ганс от этого приходил в бешенство.
«Сколько можно об этом думать⁈ Он уже мертв! Ты вообразил себе, что смог бы его спасти? Так же погрозить императору кисточкой и успокоить его? Это совершенно не твое дело! Картины ты и на островах можешь хорошо рисовать».
Художник кривился от этих слов, словно от ноющего больного зуба.
— Считаешь мне не безопасно оставаться тут?
«О, мозги у тебя все-таки есть. А я уж думал один в твоей пустой башке сижу!»
— Не вижу причин, чтобы Элвар захотел меня убить. Я просто рисую картины.
«Тут ты ошибаешься. Не всем людям нужны причины для убийств. Хайши предупредил тебя, а теперь он мертв. Учись на чужих ошибках».
Общение с Гансом выходило чаще болезненным для Гальвэра. Они оба упрямо стояли на своем. Все споры заканчивались обоюдным молчанием, а потом они разгорались вновь. Бывали моменты, когда северянин хотел бы, чтобы его воображаемый друг исчез навсегда. Тогда бы художник смог себя почувствовать нормальным человеком, наверное.
От их противостояния была и своя польза — северянин закалял свою решимость, которую Ганс называл упрямством. Но совсем недавно Гальвэр встретил кое-кого интересного. Способного поколебать уверенность в своем мастерстве.
Это произошло одним из прохладных дней, чья доля в империи летом была очень мала. После очередных закупок для художественного ремесла, северянин отправился в парк. Он хотел отвлечься от своего основного труда и вернуться к привычным пейзажам. Его глаза долго выбирали цель, пока не наткнулись на странную картину. Женщина, сидящая на скамье напротив, кормила местных птиц. Делала она это в странной манере: отщипывала от буханки хлеба здоровый кусок и кидала его в толпу голодных пернатых, наблюдая за их неистовой борьбой. Затем, когда угощение было полностью съедено, бросала следующий ломоть, целясь при этом какой-нибудь птице в голову. На протяжении всего этого процесса женщина довольно скалилась. Сначала, ее лицо показалось художнику довольно грубым, но приглядевшись внимательнее, он счел его очень привлекательным. Руки сами потянулись к угольному карандашу и листу бумаги. Гальвэр начал быстро накидывать набросок: круглый овал лица, глубоко посаженные глаза, острый нос, морщины на лбу. Возраст женщины было определить сложно. Художник предположил, что ей за тридцать. Она была северянкой с волосами, остриженными до шеи и несколькими косами, связанными между собой причудливым образом на затылке. Ее зеленые глаза резко обратились на Гальвэра, отчего тот замер, словно пойманный за руку воришка. Женщина пружинисто встала и в несколько прыжков преодолела расстояния между ними. Птицы, которые не оценили такого маневра со стороны своей кормилицы, разлетелись в стороны с недовольными криками. Незнакомка вырвала из рук северянина свой портрет и мерзко цокнув заявила: