Только спустя еще один час, когда лицо священника из ярко-пунцового стало совсем уж багрового оттенка, я неожиданно для себя приметил, что моя… нижняя часть спины разлеглась прямо на копытах церковника. Наверное, это случилось, когда ему стало нехорошо после моего наиподробнейшего рассказа о невинной забаве нашей детворы (ну, когда я еще входил в число этой самой детворы) на Празднике Весны.
Видимо, когда преподобный Хари уселся на ту самую кучу, крестясь и поминая всех святых через слово, я решил, что стоять, в самом деле, не стоит, и уселся рядом. К сожалению, не приметив при этом, что прижал к полу пару чужих конечностей.
Извиняясь и чистосердечно прижимая руки к груди, я вскочил, давая священнослужителю отдышаться.
Сначала он лег на живот… затем стал на четвереньки… затем, даже как-то неприлично, издавая нечленораздельные звуки, попытался встать… затем, отмахиваясь от кого-то или от чего-то головой, начал уж совсем непристойно пыхтеть и шипеть.
Полный сострадания к ближнему, я как можно осторожнее приблизился к нему:
— Мож, надо чего?
В ответ — утвердительный кивок.
— А чего надо-то?
— С-с-с-сс…
— Ой, я даже и не знаю… — почесал я репу. — Нет, мне в принципе не зазорно. «Интересно, я правильно употребил данное слово?». Но вы ведь не дитя малое, чтобы справлять нужду со сторонней помощью. Но уж если вы так хотите… — Я пододвинулся к нему.
Из последних сил преподобный сиганул от меня, как гном от дракона.
— Уб-б-бери руки, м-м-му…
Видимо, у него совсем помутилось в голове, потому как дальше он просто зарылся носом в солому.
— Что, что-то не так? Ну, а чего тогда надо? В ответ тишина, перемешанная с шуршанием высохшей травы.
— Мож, позвать кого, а?
Преподобный яростно закивал, не обращая внимания на то, что его башка находилась в опасной близости от каменного пола.
— А кого?
— С-с-с-сс…
— Ну вот, опять! Нет, ну вы можете нормально говорить или нет?!
— С-с-с-стрр-р-рррр…
— Послушайте, уважаемый, если вы желаете говорить по-звериному, то есть по-лесному, надо быть или эльфом, или зверем. И если первым вам не суждено быть от рождения, то вторым надо становиться постепенно, глоток за глотком, кружка за кружкой. Я так понимаю, что надо сбегать за вином? Вы, собственно говоря, какое предпочитаете? Или, как говорил один знатный лорд, «все равно какое, лишь бы много»?
— С-с-тр-а-а-жу по-зо-вии… ид-д-д-иот!..
— А, стражу! — Наконец до меня дошло его шепелявое бормотание. — Да за-ради бога. Щас!
Раз Хари-преподобный так просит, почему бы и нет. Дверь камеры не заперта (и как я раньше не заметил!), стражу так стражу…
Следующий шаг был для меня последним в этой жизни… спокойной, тихой жизни… Начиналась новая, полная забот, тревог и волнений. И больших удивлений… Все началось с того, что я увидел.
Там, в коридоре, прямо на голом полу, сидел гном по имени Дож — Дырявый Мешок. Чем он занимался? Рубился со стражниками в карты. И, по-моему, очень успешно, так как у парней остались только исподние рубахи, а кольчуги, оружие, не говоря уже о такой мелочи, как кошельки с деньгами, скромно лежали рядом с гномом.
— А, Лукка, друг мой! — радостно отвлекся гном от игры. — Не желаешь присоединиться? Тут парни так классно играют! Присоединяйся, дружище, тебе понравится!
— Да нет… — Я немного растерялся. — Я тут по другому делу… Там, это, стражу зовут…
— Давно? — ехидно уточнил Дож.
— Минут пять… Стражники переглянулись:
— Это, как его, это… ну, в общем, гном, дело такое — служба, понимаешь…
— Чего-чего? — не понял Дож.
— Служба, говорю тебе, гном… Идти надо… Карлик аж подлетел:
— Нет, парни, я что-то не понял!!! — С губ карлика слетала пена праведного гнева. — Нет! Боги, вы послушайте, что шепчут эти досточтимые гархэз своего рода!
Служивые выстроились в шеренгу и, вытянувшись, едва дыша, внимали каждому слову гнома.
— Я трачу последние дыхания своей ни за что загубленной жизни на этих, этих… — Гном еле дышал, его глаза пылали багровым. — На вас еще куча тряпья, а вы хотите улизнуть при первом же ничтожном поводе!!! Пусть я прожил недостаточно праведно и на моей душе грехов больше, чем самоцветов в Голубой Горе, но, Отродье вас всех побери, я хочу уйти из этой жизни красиво и так, чтобы меня запомнили надолго. И поверьте, ваши голые задницы рядом со мной, гордо идущим на смерть, запомнят надолго!..
Во время всего этого выступления Дож — Дырявый Мешок прыгал, как та собака, мучимая тучей взбесившихся блох. Наверно, все то, что хотел сказать гном, просто никак не выговаривалось словами. Надо было видеть, как он размахивал руками, выражая то, что не смог выговорить! Глядя на это беснование, служивые бледнели, краснели и готовились к худшему, кажется совсем потеряв голову от происходящего. К жизни нас вернул клочок бумаги, бабочкой выпорхнувший у всех на глазах из рукава гнома. Дож замкнул пасть и вместе с остальными проводил взглядом карту до пола. Говорят, что такая тишина бывает только в могиле. Не знаю, не бывал… Но по лицам стражников понял, сейчас буду… в качестве свидетеля.
— Нет, парни, раз надо, так надо. — Карлик сделал шаг назад. — Что я — не человек, что ли?
Я удивленно вытаращился на Дожа. Он продолжал пятиться.
— Я все понимаю: надо — значит, надо. Служба — она ведь не ждет, она, так сказать, зовет, вот… Ну а если вас зовут, тем более такой человек, как преподобный Хари, вы, мужики, поспешите. А то всякое бывает, мож, ему плохо совсем там, помощь какая нужна. Вы себе идите, а я здесь постою, посторожу мою… — Старшина потянулся за проигранным копьем. — Я хотел сказать, нашу… — Стража дружно сделала шаг вперед. — ВАШУ!!! одежду…
Всю дорогу к площади гном отчаянно отплевывался кровью и, прихрамывая, тихо ругался.
— Дож, а за что тебя схватили? — почему-то захотелось спросить.
Дырявый Мешок пальцем попробовал шатающийся зуб и, снова сплюнув красным, нехотя процедил:
— За жестикуляцию…
Я уважительно взглянул на карлика:
— Это очень тяжко?
— В смысле? — повернул голову Дож.
— Ну, если честно, то ни я и, больше чем уверен, никто из наших о таком проступке даже и не слышал.
Опасный преступник, невнятно помянув всех святых и не очень, удостоил начинающего урку поучающим ответом:
— Смотря сколько на кону и…
— И?.. — начал постигать я секреты совершенного преступления.
— …И какая карта у тебя на руках, — с глубокой печалью вздохнул гном.
Оставшуюся часть пути мы шагали молча, каждый думая о своем.
Рыночная площадь встретила нас радостным гулом, огромным помостом, увенчанным двумя виселицами, и разношерстной толпой. Кого здесь только не было! Людей я не считаю, они здесь составляли общую массу, на фоне которой особо ярко выделялись пяток-другой соплеменников Дожа — Дырявого Мешка; парочка вечно подозрительных орков, нервно сжимающих рукоятки мечей за поясом; десятка два мелких гоблинов, шарящих радостными взорами по нам, обреченным, заодно не забывая проверять и карманы высокорослых разинь. Был там и разный другой народец, о котором я знал только по картинкам. Больше всего мое внимание привлекла одна парочка — здоровенный, с хорошего лося, седой кентавр и восточный эльф. Как я уже сказал, кентавр был просто огромным экземпляром, да к тому же совершенно седым. Хотя, как подсказывала мне интуиция, копыта человеколошади могли пронести свою тушу много миль без всякой остановки на отдых, а мускулистые руки в рукопашной могли бы оставить немало отметин на память о незабываемой встрече. Про эльфа можно было сказать только одно: эльф он и в пустыне эльф. Высокий, волосы длинные и белые. Не седые, а именно белые, что и отличает восточных эльфов от остальных собратьев. Уши заостренные, смазливое такое лицо. Недаром по земле начало шастать новое, пока немногочисленное племя полукровок. Кое-кто в больших городах даже стал поговаривать о всемирном эльфийском заговоре, упирая на найденные скрижали мудрецов горы Син. По моему разумению, все это чушь, хотя бы потому, что прочитать то, что там нацарапано, не смогли, а саму эту глину никто и в глаза не видел. Я так думаю, что просто млеют девки при виде высоких и светлых, а у них самих, у эльфов то есть, нутро не из камня.