— О, музыка! — воскликнул Хайрам. — А танцы будут?
Одна самка вышла из строя и поклонилась.
— Как будет угодно добрым господам, — сказала она.
— Так и будет угодно, — сказал Питер, садясь на подушки. — Танцуй, ведьма!
— Кто танцуй? — переспросил Шон.
— Не бери в голову, — отмахнулся Питер. — Это из древних мифов. Я просто привык с учеными общаться, они такие шутки хорошо понимают.
Тем временем телки, неспособные к музыке, уселись у стены в ряд, другие телки заиграли на своих инструментах, а телка-танцовщица вышла вперед и поклонилась. Питер взял со столика трубку и стал набивать ее гашишом. Шон последовал его примеру.
— Ой! — сказал вдруг Хайрам. И пояснил, когда Питер требоательно посмотрел на него: — Ковры мокрые.
Питер отложил трубку, опустил руку и убедился, что ковры, действительно, мокрые.
— Стадо дебилов, — констатировал он. И тут же пояснил для рыцарей: — Дураков, я имею в виду.
— Может, пастуха того… наказать? — предложил Шон. — Не ждать беложопых, а самим наказать?
Питер немного подумал и сказал:
— Не хочу портить вечер. Чего стоишь, телка? Пляши давай!
Телки-музыкантши заиграли, телка-танцовщица стала танцевать. Питер набил трубку и закурил. Хорошо… Хороший у тебя план, сэр Роджер, хотя в остальном ты — ходячая мерзомть и презренное чмо. Надо распорядиться, чтобы плана тоже отсыпали. Но не сейчас, попозже.
Самка танцевала. Поначалу она двигалась неловко и скованно, но это быстро прошло. Через минуту Питер понял, что если замазать ей жабьи татуировки на морде и одеть не в холстяную накидку, а в нормальную балетную юбочку, она бы неплохо смотрелась на сцене столичного Большого театра. Не примадонна, конечно, но талант несомненный. И гибкая какая…
— Раздевайся давай! — крикнул Шон. — Сколько можно ногами сучить?
Питер посмотрел на Шона с неудовольствием. Эти рыцари — неплохие ребята, но культура — не самая сильная их черта. Их дело — война, а балет и другие искусства им неведомы. Они неспособны оценить изящество поз и движений, а когда танцовщица исполняет сложную фигуру, они восхищаются не балетным мастерством телки, а тем, что у нее накидка задралась. Вот и сейчас хорошо видно, как взгляд Шона прыгает по маршруту грудь-задница-ноги и обратно. Сидит, попыхивает трубкой и пялится, разве что слюни не пускает. А укоризненный взгляд дьякона даже не заметил.
Хайрам завизжал и зааплодировал. Питер перевел взгляд на танцовщицу и увидел, что она освободилась, наконец, от накидки, и теперь танцевала обнаженная. От мимолетной скованности не осталось и следа, ноги танцовщицы то и дело взлетали выше головы, вот она откинулась назад, встала на мостик, кувырком поднялась, закружилась волчком… Какая же она гибкая и ловкая!
— Я знаю, как ей вдувать надо, — сказал Шон.
— Ты будешь последним, — сказал ему Питер.
— Почему это последним? — возмутился Шон. — Будет справедливо, если мы с Хайрамом разыграем очередь, так ведь, Хайрам?
— Ты не умеешь себя вести, — заявил Питер. — Все время вякаешь с места, смотреть мешаешь. Считай, что это наказание.
— Благодарю за науку, святой отец, — пробурчал Шон и заткнулся.
Самка продолжала танцевать. Было видно, что она уже сильно устала, но она не прекращала танец. Боится, наверное, что накажут. Нет, это профанация какая-то, движется, как больной тушканчик, пора заканчивать.
Питер хлопнул в ладоши и сказал:
— Достаточно! Иди сюда, телка, ты прекрасно станцевала и будешь за это вознаграждена. Выпей воды для начала.
Телка пила долго и жадно. Ее грудь вздымалась, кожа лоснилась от пота, но это был не застарелый пот, липкий и вонючий, а свежий пот, не отвращающий, а наоборот, возбуждающий похоть. Но обтереться ей все-таки нужно.
— Полотенце сюда! — повелел Питер. — Чего тормозите, жабы? Ты, сисястая, хватаешь полотенце и бегом сюда. Бегом, я сказал! Оботри ее. А вы чего расселись? А ну-ка, покажите высокородным, как вы умеете ласкать друг друга!
Самки начали эротическую гимнастику. Вяло начали, неохотно и без фантазии, сразу видно, что не учил их никто этому высокому искусству.
— Достаточно, — обратился Питер к самке, обтиравшей танцовщицу. — Иди к подругам. А ты, — он обратился к танцовщице, — встань на колени и услаждай.
Питер взял трубку, вытряхнул пепел и стал забивать второй косяк. Мелькнула дурацкая мысль: а почему дозу конопли называют косяком? Что в травке и в трубке косого? Но когда губы танцовщицы прикоснулись к плоти Питера, ученые мысли мигом вылетели из его головы.
Он сидел на куче подушек, дымил трубкой, его ласкала прелестная самка, другие самки услаждали его зрение (не слишком хорошо услаждали, но под коноплю пойдет). Питер наслаждался.
— Святой отец! — позвал его Хайрам.
Питер медленно повернул голову. Мышцы слушались неохотно.
— Святой отец, позвольте, мы начнем оргию, — сказал Хайрам.
— Да, конечно, начинайте, — отозвался Питер.
Последний раз пыхнул, отложил трубку и некоторое время наслаждался тем, как шевелится потолок. А потом потолок перестал шевелиться и Питер сказал:
— А поворотись-ка, телка, к подругам передом, а ко мне задом.
То, что происходило в следующий час, вряд ли стоит описывать в подробностях. Все оргии примерно одинаковы, индивидуальные различия проявляются только в начале, когда участники еще не распалились, и в конце, когда они уже устали. Так что мы опустим детали основной части оргии, и перейдем к ее финалу.
— А все-таки, этот сэр Роджер поступил с нами, как жаба, — сказал Шон.
Питер пыхнул третьим косяком, хихикнул и потребовал:
— Поясни.
Шон начал смеяться. Наблюдателю, не знающему о том, сколько травы он выкурил, его смех показался бы неожиданным и неестественным. Закончив смеяться, Шон сказал:
— Ну, это, ковры мокрые, телки вялые, одна только хороша — та, которая пляшет. Сдается мне, надо их наказать.
— Не люблю наказывать, — меланхолично произнес Хайрам.
На него конопля подействовала необычно — он стал не весел, а расслаблен и скучен. Так тоже иногда бывает.
— Да ты что! — изумился Шон. — Наказывать — это весело! Давайте устроим гладиаторский бой!
Питер вспомнил, что сам думал об этом, когда подъезжал к загону.
— Гладиаторский бой между телками? — переспросил Питер. — Интересно… А давайте устроим!
— Пойду-ка я посплю, — сказал Хайрам, поднимаясь. — Завтра вставать рано.
Шон проводил его издевательским смехом.
— Слабак! — сказал он, когда Хайрам вышел из залы.
— Такие слова принято говорить в лицо, — заметил Питер.
— Это не слова, это шутка, — сказал Шон.
— Это неудачная шутка, — сказал Питер. — Будь ты не накурен…
— Смиренно прошу святого отца принять мои искренние извинения, — сказал Шон.
— Извинения приняты, — сказал Питер. — Давай уже начинать. Пошли кого-нибудь за ножами.
8
Сэр Роджер Стентон валялся на неразобранной кровати. Он лежал полностью одетый и в сапогах, раздеваться и разуваться не было ни сил, ни желания. А постельных телок он почему-то прогнал. Сегодня он выкурил еще одну трубку опиума, третью за последние сто дней. Он понимал, что вот-вот перейдет грань, отделяющую нармального человека от наркомана, возможно, уже перешел, но это было уже не важно. Важно было только то, что пока действовал опиум, можно было забыться и не думать о том, что произошло, и о том, что произойдет следующей ночью. А потом его отпустило, и стало так плохо, так плохо…
Никогда еще его так не унижали. Отец Питер ясно дал понять, что Роджер только называется сэром, а по сути есть кусок дерьма, недалеко ушедший в развитии от человекоподобных жаб, которых пасет. Самое обидное, что это было правдой.
Когда Роджер учился в академии, он знал, что служба в Оркланде — не сахар, что она ломает людей, что из каждых десяти рыцарей, назначенных на должность пастуха, только один в среднем находит достаточно сил, чтобы сохранить человеческое достоинство. Все преподаватели говорили в один голос: нет для воина хуже судьбы, чем судьба орочьего пастуха. Учись, говорили они, учись, сволочь, не будешь учиться — жабой станешь. А Роджер смеялся и не верил. Умом-то он понимал, что есть такая опасность — угодить в проклятое место, называемое в газетах красивым словом Фронтир, но он никогда не верил, что эта позорная участь может быть уготована лично ему. Пусть он не лучший курсант на курсе, но он и не самый худший! Да, мечом он владеет плохо, но он силен и вынослив, ему все равно, как бежать кросс — в кольчуге или без. Из-за плохого зрения он ни разу не сдал зачет по стрельбе из лука, зато на ножах он третий на курсе. А по рукопашному бою — пятый. Есть много курсантов, которые хуже него, они-то в Оркланд и поедут!