Я, идя в нескольких метрах позади, подмечал, что присутствующее напряжение предыдущих дней у большинства улетучилось, и сейчас идя по тротуару, постовые беззаботно болтали и смеялись над шутками, а перед ними расступался простой городской люд.
Проходя складское помещение тканевой фабрики, я размышлял над тем, что нормы права, которые в нас вбивали, теперь становились актуальны, ведь многих, скорее всего, направили на практики в канцелярии, из которых и будут вскоре сформированы выездные коллегии.
Также я думал над, словно тающей угрозой кровавых беспорядков, которые возможно захлебнулись из-за смены времени года, которое подорвало логистику. Недостатка времени на организацию, и прочих неизвестных мне факторов вплоть до того, что возможно глав зачинщиков смогли заранее определить и обезвредить, отчего всё развалилось.
Как внезапно всё поглотил взрыв, который снёс нас на проезжую дорогу.
Я на какое-то время потерял сознание, а когда очнулся, то был под завалом слегка тлеющих досок, а всюду разносились взрывы и крики людей и мольбы о помощи.
В глазах всё троилось, по лицу текли струйки крови, а в нос бил запах гари и пороха.
Приподнявшись на руках, я увидел рядом с собой изуродованное взрывом тело полицмейстера, чьи глаза смотрели стеклянным взором.
— Твою мать. — Вставал я на колени под звук падающих с моей спины тлеющих досок, и людского хаоса, чувствуя, как многочисленные ушибы и раны непрерывно регенерировали на моём теле.
Зрение восстанавливалось медленно, от чего всё ещё расплывалось и ходило ходуном, но я мог понять, что всюду горели здания, и вся улица была усыпана телами убитых и раненых, которые сейчас стонали от боли и звали на помощь.
Те же, кто не пострадал в череде взрывов сейчас в панике убегали прочь, не разбирая дороги, сталкиваясь друг с другом.
Когда я смог подняться в полный рост, то не сразу осознал, что моя шинель также начинала тлеть от взаимодействия с обугленными досками, которыми меня накрыло после взрыва.
Всё ещё терпя на себе явные признаки контузии, я рванул что есть мочи отворот своей зимней формы, от чего пуговицы стали разлетаться в разные стороны, а я через пару мгновений стоял только в одном сером мундире без единого опознавательного знака.
Всюду в хаосе охвативших пожарами улицу, под треск горящих домов, слышались крики, и плачь детей, а также мольбы о помощи.
Я стоял среди тел из моего патрульного отряда, которые либо были тяжело ранены, либо мертвы, и уже стабилизировавшимся практически зрением видел, как из чёрных порталов подворотен появлялись люди с оружием и факелами в руках.
один из самых первых появившихся людей, держа рукой пистолет, пнул ногой стонущего и истекающего кровью полицмейстера, который шёл до взрыва в пяти метрах впереди меня и, улыбнувшись кривой гримасой, нажал на пусковой крючок.
Выстрел огласил улицу, а постовой затих, утратив часть лица.
В метре от них в ужасе забившись в угол дома, обнимая девчушку лет десяти, сидела женщина, пытаясь закрыть собой ребёнка, под насмешливые взгляды десятерых мужиков с саблями и пистолетами.
Один из них взмахнул саблей, занося её над женщиной с ребёнком, но в это время из земли вырвались, словно копья десятки ветвей, и пронзили его и ещё несколько человек с оружием, поднимая их на метр воздух.
Брызнула кровь, попадая на мать закрывшую спиной своё чадо, а оставшиеся бандиты рванули в рассыпную, крича что-то своим подельникам, которые заполоняли улицу.
— Валите царского выкормыша! — Орал один из отпрыгнувших в сторону мужиков указывая на меня.
Я же не дожидаясь выстрела или сабельной атаки, понимая, что кругом раненые невинные люди, схватил с окровавленного снега саблю и, выдернув её из ножен, словно молния рванул на врагов, которых с каждой секундой становилось всё больше и больше, под взрывы которые доносились из всех уголков Петербурга.
Глава 21. Кровавый унтер-офицер, или рождение городской легенды.
Я стоял посередине проезжей части в эпицентре пожаров, держа за шею последнего врага которого проткнула моя сабля насквозь.
По лицу и кителю текла чужая кровь, буквально окрасив мою серую форму в темно багровый оттенок.
Выдернув оружие из груди врага, я отпустил его горло, и он, скользя рукой по моему кителю, упал на колени, после чего завалился на бок, смотря уже на мир стеклянными безжизненными глазами.
Тяжело дыша, чувствуя неведомую до этой минуты пустоту в сердце, я смотрел на десятки убитых мной повстанцев, которые валялись словно в реках крови, смещенных со снегом и талой водой.
Люди же понимая, что на краткий миг угроза их жизням миновала, старались откопать под завалами своих друзей и родственников.
Отовсюду слышались крики боли и истерическое рыдание над умершими или тяжелоранеными горожанами.
Ночное небо окрасилось в рыжеватый оттенок от сотен пожарищ, а едкий дым уходил в небо гонимый ветром.
— Ваше благородие, — подошла ко мне женщина с ребёнком, по лбу которой текла кровь, а на плече девочки виднелось кровавое пятно. — Спасибо вам. — Схватила она мою левую руку, которая была по шею в крови врагов, своими дрожащими холодными руками. — Не оставили на поругание да на смерть лютую народ простой.
— Мама, я руки не чувствую. — Сквозь тихие слёзы, чуть слышно произнесла девочка.
Я перевёл пустой, словно мертвый взгляд на девчушку лет десяти, и сжал зубы до скрипа, после чего огромным усилием воли заставил себя улыбнуться испуганной от моего взгляда девочке.
— Сейчас всё пройдёт. — Воткнул я саблю в тело поверженного у моих ног врага и, освободившись от рук её матери, сотворил печати, после чего, дотронулся кончиками пальцев до плеча, где красовалась рваная кровавая дыра на одежде.
— Жжется! — вскрикнул ребенок, и согнула в локте руку, отводя от моих пальцев больное плечо. — Мам! Мамочка, она движется. Я чувствую руку. — Радостно закричала девчонка, по лицу которой вновь побежали слёзы.
Очередной взрыв прогремел очень близко, от чего я словно ураган выхватил саблю и рванул в ту сторону, до сих пор видя лицо маленькой девочки измазанное копотью и кровью.
Мои ноги несли меня по кровавому снегу, перепрыгивая через мертвые тела и тлеющие доски. Рука до боли сжимала рукоять сабли, а в голове всё вставало на свои места.
Я стал убийцей, который жестоко расправлялся с огромным количеством народу. От этой мысли поначалу меня одолевал дикий страх, и моя душа, словно птица в клетке билась об прутья, разбиваясь в кровь.
Но такова цена невинных жизней. Жизней людей, которых затянуло в кровавую мясорубку.
С этими мыслями, которые пролетали за доли секунды, я также вспоминал всё, что рассказывали мне мои уже, словно не реальные учителя из разных специальных ведомств, которые прошли многочисленные боевые действия.
Основной их посыл во многом сводился к единому итогу, но разными словами. Мы приняли роль тех, кто отнимает жизни, дабы стоять на страже мирного населения. Во все времена нужны были те, кто проливает кровь врагов, для того чтобы не проливалась кровь своего народа. Цена сотин, а иногда и тысяч людей зависит от того, готов ли ты нести бремя убийцы омыв свои руки кровью.
Выскочив на второстепенную улицу, я увидел, как несколько мужиков добивали раненых, протыкая их тела штыками.
Они даже не поняли, как голова одного из них отлетела от плеч под фонтан крови, а когда осознали это, то один из них падал, хрипя с перебитым горлом, а второй с рассечённой от ключицы до пупка раной, заливая всё перед собой горячей алой жидкостью.
— Добивать надо врага на поле боя, — сказал я сам себе, смотря на задыхающегося и медленно умирающего мужчину, повторяя слова своего инструктора в гимназии, после чего пронзил его грудь саблей. — Иначе это может стоить, чьей-то жизни. — Выдернул я саблю и устремился дальше по улице.
Всюду слышались взрывы, и стрельба, а также промелькивали техники серого и стихийного круга.
Город пылал сотнями пожаров, а улицы превращались в баррикады, и усеивались трупами всех мастей.
Выйдя из очередного закоулка оставляя за спиной десятки тел врагов, я увидел сначала тени из-за угла, а потом уже до меня донеслись крики и благая ругань, под выстрелы ружей.