Михайло не пошёл со всеми, предпочитая оставаться подальше от людей и командовать операцией из глубины леса.
Лисёна получила приказ быть на связи между медведем и основной группой.
Серёга, Колючий, Гуру Кен и Вонючка Сэм затаились в старом яблоневом саде, росшем в пятидесяти метрах от деревни. Всё было тихо, без переполоха. Значит, шимпанзе и петух пока не засветились.
Пасмурное небо нависало над землёй. Зверей клонило в сон, и они отгоняли его при помощи беседы.
Кенгуру и вне ринга предпочитал мыслить категориями бокса. Поэтому его беспокоило имя лесного губернатора. Опасное такое отчество, надо было сразу задуматься…
– Давно хотел узнать, почему Михайло именно Ломоносыч, поясните, а? – спросил Гуру.
– Это тебе надо у Серёги спросить, – ответил, хихикая, Колючий.
Волк подарил ежу один из самых тяжёлых своих взглядов. Шпанёнок смутился.
– Ладно, расскажи, – позволил санитар леса.
– Да? Ну, в общем… – засмущался Колючий, стараясь смотреть на кенгуру, а не на волка. – Короче, однажды Серёга был сильно не в себе. Грибочков объелся, как сейчас помню. Он, между нами говоря, очень…
Серый хищник предостерегающе заворчал. Ёж намёк понял.
– Очень давно это было, ага, – вывернулся он. – И вот Серёгу нашего на подвиги потянуло. Пошёл по лесу. Орал, что попадёт шишкой белке в глаз со ста шагов, что Лисёну наизнанку вывернет, что Михайлу в бараний рог скрутит. Вот последнее он, на свою беду, вопил прямо перед Михайлой. Тот ка-а-ак даст Серёге в морду. Морда – набок, сам видишь. А Михайло с тех пор у нас Ломоносыч.
– Так он, получается, меня изрядно пожалел! – Кенгуру с содроганием припомнил боксёрский поединок в овраге.
– Считай, что он тебя слегка задел, – осклабился волк и вновь состроил хмурую мину.
Помолчали.
– Почему самый сильный всегда в лидерах? – раздумчиво произнёс Гуру.
Серёга вскинулся:
– Вообще-то я не люблю болтовни и предпочитаю тишину, но тут, пожалуй, выскажусь. Пойми, иностранец, лидером становится не тот, у кого удар мощнее, а тот, кто может взять на себя ответственность. Понимаешь? Ответственность. Вот Михайло, при всех его недостатках, такой. Руководит жёстко, но если принял решение, то всегда за него ответит. Это я тебе говорю не потому, что он мне харю набок сдвинул, а чтобы ты проникся главной мыслью, мыслью об ответственности. Ты, как я вижу, лидер, но пока сырой. В тебе нету стержня. Вот я, к примеру, очень сильный. Но я не стал губернатором, ведь я одиночка. Я не умею думать обо всех. А Ломоносыч – умеет.
– Как же вы жили до Михайлы? – спросил скунс.
– До Михайлы губернаторствовал мудрый лось.
– И что с ним стало?
– Он проиграл Ломоносычу в предвыборных дебатах. – Волк снова улыбнулся, но от его оскала веяло отнюдь не весельем.
Петер проснулся с первыми лучами солнца, еле пробивающимися через облачную завесу, и с удовольствием пропел «Оду к радости».
– Сделайся потише, – сонно пробубнил Эм Си, переворачиваясь на другой бок.
Петер поклевал ещё пшена, послонялся по сараю, выглянул на улицу.
Возле сарая играл потешный пегий щенок. Он крутился на месте, пытаясь поймать хвост, падал, задорно тявкал и вновь продолжал сизифов труд.
– Здравствуй, мальчик! – сказал петух.
Щенок слегка перепугался, поэтому разразился громким лаем. Голосок малыша предательски дрожал, зато воинственный вид внушал уважение. Точнее, умилял.
– Какой ты есть храбрый! Имя?
Смельчак повернул головку, отчего вислые ушки перевалились набок, и мордочку его осенило желание понять странного петуха.
– Твой есть имя?
– А! Моё имя! Трезор. Папа говорит, я принадлежу к старинной дворянской породе, – гордо отрекомендовался щенок.
Петер внимательно оглядел Трезора, призадумался:
– О! Дворянин! Немецкая овчарка? Нихт. Ризеншнауцер? Вряд ли… Что за фамилии ты иметь принадлежать?
– Я же говорю – дворянской, – щенок словно растолковывал глупому петуху очевидное. – Во дворе живу, значит, дворянин.
– Ага! Ты есть дворняжка, – догадался Петер.
– Ну да. А ты – странный, дядь Петь.
Певец из Гамбурга удивился такому племяннику, но спорить насчёт смешного обращения не стал:
– Почему я странный?
– Надутый весь какой-то и говоришь непривычно. – Юный Трезор настороженно обнюхал петуха. – Знаешь, у меня дед служил на границе, ловил шпионов. Мать говорит, я в деда. И знаешь, дядь Петь, что я подумал? Что-то ты подозрительный какой-то. Ты случайно не шпион?
– Случайно нихт, – рассерженно сказал Петер. – Ты чрезвычайно невоспитан. Молодой гражданин должен иметь уважительность к старшему. Твой родитель будет очень стыдный.
– И ничего мой родитель не стыдный, – обиделся непонятливый Трезор.
– Ты есть его стыдный отпрыск. Подумай над моими словами. А сейчас мне нужен твой помощь. Где у вас хранится фрукт?
– Какой?
– Любой. Много фрукт. Яблок. Груш. Банан.
– Ну, про бананы я не знаю, а груши с яблоками растут в колхозном саду. Только не спрашивай, что такое колхоз, дядь Петь. Этого я тоже не знаю.
– Где расти твой сад?
– Да вон. – Щенок мотнул пегой головой чуть южнее леса, из которого пришли в деревню Эм Си и Петер.
– Данке, юный Трезор. Ты есть умниц и перспективен. Теперь прощай, я иметь взрослый неотложный дела.
Петух повернулся к сараю.
– Погоди! – обиженно протянул щенок. – А поиграть? Я люблю игры.
– Какие игры, мальчик! – вальяжно хохотнул Петер. – Я слишком стар и серьёзен, чтобы хотеть иметь с тобой игру.
– Не понял… – в голосе Трезора прорезались нотки возмущения. – Все куры играют со мной, а дядя Петя, значит, не будет?
– Найн! А во что они и ты способны резаться?
– В догонялки, конечно. Пока хозяева не видят. – С этими словами щенок заливисто залаял и понёсся к Петеру.
Гамбуржец испугался. Собачонок хоть и был молодым, но хищник есть хищник. Петух всполошился, раскудахтался похуже старой вздорной курицы и побежал от Трезора вокруг сарая.
Нужно признать, что в моменты паники Петер вёл себя совершенно глупо. Когда щенок и его жертва третий раз обежали ветхое строение, оттуда вышел Эм Си.
– Йо, стоп, оба! Потолкуем, чтобы разобраться, зачем орёте, братцы? – Шимпанзе критически оглядел участников догонялок. – Я понимаю, щенок играется: тявкает, ерундой занимается, но ты, брат!.. Неужели ты рад кричать и носиться? Нет, так не годится.
– Он хотеть меня съесть! – завопил пернатый немец. – Оцени его клыки!
Трезор проговорил, не убирая высунутый язык:
– Ну и хозяин у тебя, дядь Петь… Страхоил похлеще лесника. Я-то, правда, сам его не видал, но мамка постоянно им пугает. Дескать, буду себя плохо вести, отдаст в лес Прохору. И ну рассказывать, какой он ужасный, я аж писать начинаю хотеть.
– Он нихт хозяин! Он друг! – запротестовал петух.
– Да как ни называй. Вот люди тоже заладили: «Собака друг человека, собака друг человека», – а сами ведут себя вовсе не по-дружески.
– О’кей, малой, иди домой, – не по обычаю кратко велел хмурящийся Ман-Кей.
– Нет, вы точно какие-то странные, – буркнул Трезор и ушёл.
– Я хочу серьёзно подозревать, что мальчик будет вернуться с подмога, – сказал Петер. – Исключительно подозревательный тип. Объявил нас шпионами.
– Не грузись, брателло, не его это дело. Не поднимет тревогу, больно чести щенку много.
– Хотеть бы верить. Кстати, он показал сад с фруктом. Ты сможешь иметь завтрак, хозяин!
– Эй, Петер, в голове ветер? Ты принял близко к сердцу слова какого-то мелкого перца? Да будь я хоть пони, дельфин или панда, я б остался твоим другом… Потому что мы – банда!
Эм Си шутливо потрепал петуха за гребень. Петер вроде бы перестал дуться.
Совсем близко раздался лай. Гам приближался. Циркачи поняли, что Трезор всё же поднял переполох.