Супруга снова засмеялась.
— Саш, а ты знаешь, что слово «козак», через «о», — еврейского происхождения? Значение, конечно, всё равно благородное, «сильный», но сам факт происхождения я тебе, как лингвист, гарантирую! Так что пейсы козаку — точно не помеха! Сбрей усы с чуприной, а то, я чувствую, гордиться ими тебе придётся на кладбище.
— Пожалуй, она права... — тяжело вздохнув, согласился Олег.
Село Учалы, Учалинский район Башкортостана, 5 июля 1996 года, 17:30
Что-то не вязалось в рассказе странного попутчика, но мы уже въезжали в Учалы, где на круге перед отворотком в город мне опять предстояла беседа с местными гаишниками.
К стандартному набору вопросов «кто, куда, откуда» добавилось «что везём». Ответ про полиэтиленовые пакеты для «УралАЗа» чуть взбодрил постовых, принявшихся с наслаждением рыться в накладной, выписанной цехом товаров народного потребления комбината «Салаватнефтеоргсинтез», а также рассматривать печати на сертификатах качества, совершенно им ненужных, но предусмотрительно вытребованные мной в отделе сбыта комбината.
Транзитное движение через Учалы довольно редкое, и сотрудники местного поста ДПС не так часто получают возможность нажиться на взятках, как их коллеги, пасущиеся на более нагруженных направлениях. Поэтому в ход пошла даже проверка срока годности огнетушителя и лекарств в аптечке. А один, особо рьяный, даже проверил, действительно ли застёгнут ремень у моего пассажира, подёргав чёрную ленту устройства, не предусмотренного «родной» конструкцией, но установленной итальянцами прямо на заводе. Лишь покосившись на наградные планки Ивана Андреевича, сопроводившего телодвижения сержантика насмешливым взглядом, боец смутился.
— Вы извините, уважаемый, но с нас начальство требует, чтобы мы проверяли всех подряд.
Потом он повернулся к напарнику и крикнул:
— Ирек, ты долго ещё возиться будешь? Заканчивай, всё у них в порядке, пусть едут.
— Да подожди, я ещё не у всех лекарств срок годности проверил!
— Заканчивай, я сказал! Отдай человеку документы!
Мой дедуля благосклонно кивнул головой милиционеру.
— Спасибо, сержант. Я вижу, совесть ты не потерял, как многие.
— Да что Вы дедушка! Мой дед — тоже фронтовик. Как я могу обидеть того, с кем он мог сидеть в одном окопе? Вы, правда, выглядите немного моложе него, но я же вижу, что награды у Вас не за выслугу лет, а именно боевые! Проезжайте, уважаемый!
И парень, подобравшись, отдал честь старику.
Вот оно! Ну, никак не выглядел Иван Андреевич на минимум семьдесят пять лет, которые получались, если поверить, что он охранял границу на Дальнем Востоке ещё в тридцать девятом. Этот вопрос я дедульке и задал, когда едва ли не насильно затащил его в драную столовку советского образца, сохранившуюся почти на выезде из Учалов. Не города Учалы, а одноимённого села, непосредственно примыкающего к городу.
— Ещё одна мелочь, которую ты заметил, — удовлетворённо кивнул дед. — На Дальний Восток я попал уже после пяти лет службы в Закавказье. И не семьдесят пять мне, а восемьдесят три, если считать по здешним годам. Как раз то лекарство по регенерации стареющих клеток, про которое я говорил. У нас инъекция препарата обязательна каждые десять лет для любого человека, старше... земных сорока.
— Я не понял: Вы постоянно ссылаетесь на возраст именно в земных годах. Разве там, в вашем мире, год другой?
— Не только год, но и день. Год там длится четыреста сорок суток.
— Ого! — не сдержался я.
— А сутки — тысячу восемьсот двенадцать минут вместо тысячи четыреста сорока здесь.
Иван Андреевич ковырялся в еде без особого удовольствия, и мне пришлось оправдываться:
— Вижу, Вам тоже не очень понравилось, как здесь кормят?
— Да не просто не понравилось! Я уже не помню, когда последний раз такую отраву ел! Это каким же криворуким надо быть, чтобы так продукты испортить?! У нас же мясо — это мясо, а не смесь жира, свиной шкуры и хрящей. И картофельное пюре молоком разводится, а не водой из крана. Но чайком я насладился, хотя и понимаю, что в придорожной забегаловке хорошего чая быть нет может! Он, собака, у нас предерьмовейший вырастает.
Со стариком мы за время в дороге как-то уже сроднились, и я понимал, что просто так высадить его в Миассе — значит выбросить на улицу. К кому бы он ни ехал, за много лет и город поменялся, и люди могли уехать или даже умереть. Да и времени в пути до Миасса оставалось часа два по рассыпавшейся за годы безвременья дороге. И куда он пойдёт на ночь глядя? Бомжевать на вокзале, откуда его местные менты вышибут?
— Иван Андреевич, а как Вы к баньке относитесь? — завёл я разговор, влезая в машину.
— Ты намёк делаешь, что меня к себе в гости зовёшь? — улыбнулся дед. — Если так, то очень даже люблю. Только я семью твою не потесню?
— Да нет у меня никакой семьи. Родители погибли в автомобильной аварии, когда я школу заканчивал. Дед помер, бабушка в его квартире с семьёй младшей сестры живёт. А я пока — в родительском домике, доставшемся им как раз от деда. Хоть и прикупил недавно себе квартиру. Но там ещё ремонт идёт. Вот закончу с ремонтом — надо будет продажей дома заниматься. Домишко неказистый, старенький, но гараж есть, баня есть, колонка с водой под окнами...
— А неженатый-то чего?
— Пытался жениться. Пока прапорщиком служил. Да только когда невеста моя узнала, что я под сокращение попадаю и без работы остаюсь, всё и разладилось. Теперь вот бизнес немного раскрутил, деньжата появились. Понятное дело, и претендентки на них завелись сразу. Но я-то вижу, что им только они и нужны, ради них и в постель ко мне нырнуть не прочь. Я, в общем-то, тоже не прочь, чтобы они время от времени туда ныряли, но не надолго... Так что никому Вы, Иван Андреевич, не помешаете.
Новая Земля, территория Евросоюза, Веймар, 18 год, 10 месяц, 11 день, пятница, 14:10
В этот раз Иван Андреевич ехал с нами. И не только потому, что ему тоже было любопытно посмотреть на немецкий анклав территории Евросоюза.
— Вы же оба по-немецки — ни бум-бум! А я на совесть этот язык зубрил во время войны, всё надеялся, что меня на фронт отправят.
— И что же вы у них спрашивать будете, дед Ваня? «Где штаб полка?»
— Зря ты, внучечка, так язвишь! — обиделся Дед. — Я концу войны мог и о погоде поговорить с немочками, и о поэзии. Даже до сих пор «Лореллею» наизусть помню:
— Красиво... О чём это? — смутившись опустила глаза Наташа.
— О прекрасной речной нимфе с золотыми волосами, Деве Рейна.
И вот мы уже почти на Рейне. Нет, не на том, где с высокого утёса прекрасная Лорелея смущала пышущих любовным жаром лодочников, а на новоземельском. Хотя чёрт его знает, может и здесь есть какой-нибудь утёс, возле которого местные рыбаки немало лодок угробили. Или плотогоны, сплавляющие древесину с верховий реки, свои плоты регулярно бьют. Левый берег у него, говорят, высокий! А наш, правый, низинный. Должно быть, в мокрый сезон изрядно его подтопляет.
Дорога от Порто-Франко до Веймара накатана не хуже, чем от Баз до Порто-Франко. Но если между базами и главным транзитным центром Нового Мира ферм не так уж и много, то Евросоюз ими неплохо засеян. Хотя по рельефу и растительности — то же самое: степь да степь кругом, путь далёк лежит. Тьфу, ты! Саванна. Да и замёрзнуть в ней ямщику сложновато...