— Нет.
Глаза у нее были цвета яшмы.
— Ну, это… это секс, вот что.
В этих яшмовых глазах вспыхнул свет.
— О, ты имеешь в виду приобретение детей?
— Да. Совершенно верно.
Она рассмеялась. Впервые услышал я смех в Тиреллиане. Как будто виолончелист провел смычком по струнам. Слушать было не очень приятно, особенно потому, что она смеялась слишком долго.
— Теперь я вспомнила. У нас тоже были такие правила. Полпроцессии назад, когда я была ребенком, у нас были такие правила, но… — Похоже было, что она готова снова рассмеяться. — В них больше нет необходимости.
Мозг мой помчался, как магнитофонная лента при перемотке.
Полпроцессии! Нет! Да! Полпроцессии — это же приблизительно двести сорок три земных года!
Достаточно времени, чтобы изучить все две тысячи двести двадцать четыре танца Локара.
Достаточно времени, чтобы состариться, если ты человек.
Человек с Земли.
Я снова взглянул на нее, бледную, как белая шахматная королева из слоновой кости.
Она человек, готов заложить душу, что она живой, нормальный здоровый человек, и она женщина… Мое тело…
Но ей двести пятьдесят лет. Значит, М'Квайе — бабушка Мафусаила. А они еще хвалили меня как лингвиста и поэта. Эти высшие существа!
Но что она имела в виду, говоря, что сейчас в этих правилах «нет необходимости»?
Откуда этот истерический смех? К чему все эти странные взгляды М'Квайе?
Неожиданно я понял, что близок к чему-то важному.
— Скажи мне, — произнес я якобы безразличным тоном, — имеет это отношение к чуме, о которой писал Тамур?
— Да, — ответила она, — дети, рожденные после дождей, не могут иметь детей, и…
— И что?
Я наклонился вперед, моя память-магнитофон была установлена на «запись».
— У мужчин нет желания иметь их.
Я так и откинулся к спинке кровати. Расовая стерильность, мужская импотенция, последовавшие за необычной погодой.
Неужели бродячее радиоактивное облако, бог знает откуда, однажды проникло сквозь их разряженную атмосферу? Проникло в день, задолго до того, как Скиапарелли увидел каналы — мифические, как мой дракон, — задолго до того, как эти каналы вызвали верные догадки на совершенно неверном основании. Жила ли ты тогда, Бракса, танцевала или мучилась, проклятая в материнском чреве, обреченная на бесплодие? И другой слепой Мильтон писал о другом рае, тоже потерянном…
Я нащупал сигарету. Хорошо, что я догадался захватить пепельницу. На Марсе никогда не было ни табака, ни выпивки. Аскеты, встреченные мною в Индии, настоящие гедонисты по сравнению с марсианами.
— Что это за огненная трубка?
— Сигарета. Хочешь?
— Да.
Она села рядом, и я прикурил для нее сигарету.
— Раздражает нос.
— Да. Втяни немного в легкие, подержи там и выдохни.
Прошло несколько мгновений.
— Ох! — выдохнула она.
Пауза. Потом:
— Она священная?
— Нет, это никотин, эрзац нирваны.
Снова пауза.
— Пожалуйста, не проси меня переводить слово «эрзац».
— Не буду. У меня бывает такое чувство во время танца.
— Это головокружение сейчас пройдет.
— Теперь расскажи мне свою поэму.
Мне пришла в голову идея.
— Погоди, у меня есть кое-что получше.
Я встал, порылся в записях, потом вернулся и сел рядом с ней.
— Здесь три первые главы из книги Экклезиаста. Она очень похожа на ваши священные книги.
Я начал читать.
Когда я прочитал одиннадцать строф, она воскликнула:
— Не надо! Лучше почитай свои!
Я остановился и швырнул блокнот на стол.
Она дрожала, но не так, как тогда, в танце. Она дрожала невыплаканными слезами, держа сигарету неуклюже, как карандаш.
Я обнял ее за плечи.
— Он такой печальный, — сказала она.
Тут я перевязал свой мозг, как яркую ленту, сложил ее и завязал рождественским узлом, который мне так нравился.
С немецкого на марсианский, экспромтом, переводил я поэму об испанской танцовщице.
Мне казалось, что ей будет приятно. Я оказался прав.
— Ох! — сказала она снова. — Так это ты написал?
— Нет, поэт лучший, чем я.
— Не верю. Ты написал это.
— Это написал человек по имени Рильке.
— Но ты перевел на мой язык. Зажги другую спичку, чтобы я видела, как она танцует.
Я зажег.
— «Вечный огонь», — пробормотала она, — и она идет по нему «маленькими крепкими ногами». Я бы хотела танцевать так.
— Ты танцуешь лучше любой цыганки.