Вальхар выпрямился. Впервые за сорок лет. Он вышел из бара и поднял меч вверх. Лезвие сверкнуло сильным красным отблеском.
— Ингарет Ассатур! — крикнул он. И во всех домах, доках, шахтах, барах выпрямились тысячи уборщиков, мусорщиков, камердинеров, шахтеров, докеров и барменов, выпрямились и застыли в напряжении и ненависти, смешанные с удивленными, безоружными, захваченными врасплох людьми.
На противоположной стороне улицы какой-то вахнорец, на коленях собиравший разбросанный на земле лом в тележку, вдруг замер в напряжении, а затем выхватил из кучи выщербленный огромный охотничий нож и посмотрел в сторону квартала, выстроенного для людей. Его ладонь мягко взяла рукоятку и сжала ее уверенно, без малейшей дрожи. Солнце уже зашло. Над Виргенгаардом опускался теплый летний вечер.
Джеймс Баллард
Сад времени
Ближе к вечеру, когда обширная тень виллы Палладин[1] заполнила террасу, каунт[2] Аксель покинул библиотеку и по широким ступеням лестницы в стиле рококо спустился к цветам времени. Высокая величественная фигура в черном бархатном камзоле; борода делает его похожим на Георга Пятого, под ней блестит золотая заколка для галстука, рука в белой перчатке крепко сжимает трость, — он созерцал прелестные кристальные цветы без всяких эмоций, вслушиваясь невольно в звучание клавикордов. Его жена играла в музыкальной комнате рондо Моцарта, и эхо мелодии вибрировало в полупрозрачных лепестках.
Сад начинался у террасы, простирался почти на две сотни ярдов и обрывался у миниатюрного озерца, рассекаемого на две части белым мостом. На противоположном берегу виден был стройный павильон. Аксель в своих прогулках редко добирался до озера — большинство цветов времени росло близко к террасе, в маленькой рощице, упрятанной в тени высокой стены, окружавшей поместье. С террасы он мог смотреть вовне, на лежащую за стеной равнину обширное, открытое пространство вспученной земли, уходящее гигантскими волнами до самого горизонта, у которого равнина слегка поднималась вверх перед тем, как окончательно скрыться из виду. Равнина окружала дом со всех сторон, ее унылая, однообразная пустота подчеркивала уединенность и притягательное великолепие виллы. Здесь, в саду, воздух казался светлее, а солнце теплее, тогда как равнина была всегда тусклой и чуждой.
Как обычно, перед началом вечерней прогулки Каунт Аксель какое-то время вглядывался в пространство у линии горизонта, где приподнятый край равнины был ярко освещен исчезающим солнцем, словно отдаленная театральная сцена. Под звуки грациозно перезванивающей мелодии Моцарта, выплывавшей из-под нежных рук его жены, Аксель смотрел, как из-за горизонта медленно выдвигаются вперед передовые части огромной армии. На первый взгляд казалось, что длинные ряды шли упорядоченным строем, но при внимательном рассмотрении армия, подобно неясным деталям пейзажей Гойи, распадалась на отдельных людей, и становилось ясно, что это просто сброд. Там были и мужчины, и женщины, кое-где попадались солдаты в оборванных мундирах. Все это скопище выдавливалось из-за горизонта на равнину сплошным, неудержимым валом. Некоторые, с грубыми хомутами на шеях, волокли за собой тяжелые грузы, другие надрывно толкали громоздкие деревянные повозки — их руки перекрещивались на спицах медленно ворочающихся колес, иные тащились сами по себе, но все равно неудержимо двигались в одном направлении, и согнутые их спины были освещены заходящим солнцем.
Наступающая масса находилась почти на границе видимости, однако Аксель, глядевший невозмутимо, но зорко, отметил, что она заметно приблизилась. Авангард этих несметных полчищ просматривался уже ниже горизонта. Под конец, когда дневной свет начал исчезать, передняя кромка сплошного людского моря достигла гребня первого вала ниже линии горизонта. Аксель сошел с террасы и оказался среди цветов времени.