И еще. Время — историческое время — на самом деле не столь уж прямолинейно. Мы-то с вами знаем, что оно движется по спирали. Но это уже, как говорили классики, совсем другая история.
Полигимния в чужой земле
В бессмертном «Понедельнике…» Стругацкие ехидно отмечали, что если уж в НФ-текстах попадаются стихи, то либо известные, либо плохие. До какого-то времени так оно и было. Начнем с известных.
«В мыслях настойчиво прозвучал рефрен стихотворения поэта эры Разобщенного Мира, переведенного и недавно положенного на музыку Арком Гиром…
Это был вызов древнего мужчины силам природы, взявшим его возлюбленную».
— Это великолепно! — Эвда Наль поднялась на колени. — Современный поэт не сказал бы ярче про мощь времени. Хотелось бы знать, какое из наваждений Земли он считал лучшим и унес с собой в предсмертных мыслях?»
Напевая эти древние слова на мелодию «Вспаханного Рая», Чеди Даан ворвалась в круглый зал, увидела Фай Родис, склонившуюся над машиной для чтения и смутилась.
— Вхожу в мышление ЭРМ, — пояснила Чеди, — сегодня ровно двадцать дней, как мы затормозили и висим в подпространстве».
— В синем спектре? — спросила Чеди.
— Зеленом. Я взяла мелодию из «Равнодушной Богини».
— «Миг между светом и тенью!» — задумчиво повторила строку Чеди. — Прекрасная вещь! Запомнилась навсегда. И как подходит она к нашему будущему пути на грани между звездными просторами Шакти и бездной Тамаса!»
«…Они торжественно запели древний иранский гимн: «Хмельная и влюбленная, луной озарена, в шелках полурасстегнутых и с чашею вина… Лихой задор в глазах ее, тоска в изгибе губ!». Гром инструментов рассыпался дробно и насмешливо, заставив зрителей затаить дыхание…»
«… В этот хаос ломающейся, скачущей мелодии вступил голос Фай Родис:
— Что это было? Откуда? — задыхаясь, спросила Чеди.
«Прощание с планетой скорби и гнева», пятый период ЭРМ. Стихи более древние, и я подозреваю, что поэт некогда вложил в них иной, лирический смысл…»
Сейчас этот пафосный стиль кажется смешным. Но в середине ХХ века он выглядел вполне органично, а благодаря славе Ефремова вызвал немало подражаний. Я же хочу обратить ваше внимание на полную анонимность этих цитат! Отгадки оставлю знатокам поэзии: мне же удалось опознать только Эдгара По («Аннабел-Ли»), Хафиза («древний иранский гимн»), и, наконец, Гумилева («Двадцать дней как плыли каравеллы»). «Час быка», откуда и взята эта цитата, впервые опубликован в 1968 году, когда имя Гумилева находилось под запретом, и можно предположить, что дымовой завесой всеобщей анонимности Ефремов воспользовался для того, чтобы «нелегально протащить» строки поэта. Примерно тогда же (и по той же причине) Гумилева анонимно цитировал в своих новеллах, например, Константин Паустовский, а астроному Шкловскому удалось даже опубликовать его «анонимный» отрывок из стихотворения «На далекой звезде Венере» в… «Правде», прицепив его к статье об изучении Венеры. Можно лишь отдать должное такому улиссовскому хитроумию в битве с государственной машиной, но с легкой руки Ефремова этот прием был подхвачен вполне лояльными авторами; мудрое лукавство было принято за компонент универсального рецепта успеха и пошла писать губерния… Ценились, естественно, строфы с «космическим» размахом наподобие есенинского «Там, где вечно дремлет тайна». Постепенно мода стала сходить на нет (как сошла на нет причина, ее породившая), но все же она благополучно дожила до 90-х годов, и у Василия Головачева можно встретить, скажем, цитату из Блока, у Александра Бушкова — из барда Егорова, а у Дана Марковича — из Мандельштама. Последняя — в сюрреалистическом, но прекрасно имитирующем «старый стиль» ключе: