Ранее я уже говорил про три дня, но, как оказалось уже на следующий день, столько времени у меня не было. То есть, результаты работы после первой ночи вступали в акцию уже утром. Соответствующим образом постаревшие, помятые, заправленные грязью и пропитанные запахами пыли и немытых рук, они быстро направлялись в те места, где, якобы, лежали множество лет. Как тот фильмец, в котором я играл вождя людоедов. Часть из них, обнаруженная уже к полудню того же самого дня, попадала уже в вечерние выпуски новостей. Все они были прекрасным дополнением к чуду в Уганде.
И как раз эти письма в чертовых новостных программах привели к тому, что Патриция сделала то, что сделала. Они и Кшиштоф, который… Нет!
Как там говаривал тот мужик в исторических программах? Не будем опережать факты.
— Я почти что поверила в то, что то чудо было настоящим, — заявила Патриция, когда мы уже закончили смотреть «Известия». Она потянулась, давая тем самым понять, что устала, и что будет ложиться на осажденном нами диване.
— А что ты имеешь в виду, говоря «почти»? — полюбопытствовал Червяк. — Все это было по-настоящему. Такую штучку нельзя сделать на глазах стольких телезрителей. Просто у него начали отрастать грабли.
— Ну, — согласился я, становясь стеной за приятеля. При случае я защищал еще и собственную веру с убеждениями, жаль только, что на стороне Червяка, но нельзя же иметь все и сразу. — Сегодня чудо дошло до запястья.
Патриция печально покачала головой.
— Эх вы, наивные дети! Да если бы то было истинное чудо, оно бы не нуждалось в подкреплении вашими письмами. Чудо способно защитить себя само. Именно потому, среди всего прочего, оно чудом и является.
— А что, если это всего лишь хорошая реакция? — спросил я. — То есть, наши гости увидели чудо и решили под него подписаться?
— Да нет, это шито слишком уж толстыми нитками, — подумав, заявил Червяк. Предатель. Мой личный долбаный Брут! — Тем более, что нам работу заказали до того, как чудо произошло.
— Да нихрена не заказали! — взорвался я. — Ты же сам объявился.
— И все равно, до репортажа о чуде, — это уже Патриция. Я уже упоминал про амбивалентность? Тогда прибавьте туда же еще и хренову неблагодарность. Я чувствовал себя так, словно бы проходил ускоренный курс знаний о женщинах. Трехдневное обучение, а на шару к диплому разбитое сердце.
Я только махнул рукой и поплелся к столу, чтобы закончить начатое письмо. Не хватало нескольких предложений, написанных округлыми, пузатыми каракулями, с похожей на восьмерку большой буквой «В», с «Т», где вершинка изогнулась волной. Автором письма, якобы, был мужик с раком поджелудочной железы, для которого Папа из собственных пальцев — указательного и безымянного — приготовил котлетку с лучком.
Я вовсе не собирался ссориться по поводу событий в Уганде. Говоря по правде, я перегорел. И даже сердцем чувствовал, что нет там никаких трюков. Вы скажете, чудо взяло начало с обмана? Так что с того, святой Павел тоже не с самого начала носил нимб[51]! То же самое и со святым Августином, Франциском или Игнатием из Ио… Лойо… ну, тем самым иезуитом. Ведь как там все шло? Не важно, как начинается, главное — как заканчивается, правда? У нас все началось с обмана, но довольно скоро дошло до настоящего чуда. И тогда это направление верное, разве не так?
И с такими вот мыслями я принялся за работу.
Когда я проснулся следующим днем — с отпечатком шариковой ручки на щеке и привкусом тапок во рту — оказалось, что в квартире я совершенно сам. На холодильнике под магнитами в виде фруктов висели приготовленные для меня три листочка, свернутые таким макаром, чтобы содержания никто другой не видел.
Тот, что написал мне Червяк, сообщал: «Еду с Красавчиком договариваться про какую-то охренительную рекламную кампанию. Работай спокойно. Расскажу, когда вернусь».
От Патриции: «Извини, что так, без слова, но мне нужно обдумать парочку вещей. Я отправилась на прогулку с ксёндзом, который предложил мне побеседовать, в таком стиле… ну, как со священником. Не знаю, сколько времени это займет, надеюсь, что ты потратишь его для того, чтобы поработать».
И от ксёндза: «Все идет как следует, Ремигий. Работай, и награда тебе обеспечена».
Я смял все три записки в один комок и забросил его в мусорную корзину. Работай, работай, работай… Блин!.. Arbeit mact frei[52], или какая-то такая же фигня… Неожиданно я перестал чувствовать себя избранником, единственным, способным совершить великое деяние. Теперь я был долбаным рабом, школьным зубрилой, единственным шансом на то, чтобы войти в компанию, было писать за всех домашние задания и контрольные. Осознание того, что много лет так оно, собственно, и было, меня никак не утешало. Совсем даже наоборот! В бунтарском жесте я намешал себе кофе без кофеина, и вместо того, чтобы горбиться за столом, развалился перед телевизором.
51
Напоминаю: святой Павел, которого звали тогда Савлом, был страшным гонителем христиан, пока однажды, по дороге в Дамаск, он не услышал голос «Савл, Савл, зачем гонишь меня?»…
52
«Работа делает свободным» — надпись над многими лагерями смерти, например, в Освенциме.