Я вернулся в кабинет, захлопнув за собой тяжелые, дубовые половинки дверей. Его Благочестие уже исчезло, только бело-красное полотнище слегка колыхалось. Я вздохнул, оттирая пот со лба.
Через мгновение из маленькой дверки в противоположной к письменному столу стене появилась голова Бибола. Несмотря на тонкий слой пудры под глазами, рожа его в самый раз годилась на обложку учебника, посвященного похмелью. Прекрасное украшение кабинета.
— Тебе повезло, что мы находимся в освященном месте.
— Да ладно тебе, завязывай, — захрипел тот. — Поговорим, как только я подлечусь.
— Ага… Позвони, если чего с тобой стрясется. Даже среди ночи. Я еще обязан увидеть тебя трезвым, прежде чем все мы отправимся на небо.
— Ну, знаешь ли… — возмутился Бибол. — Господь вознес нас над иными, неверными народами, избрал для своего повторного пришествия, а я должен ходить сухим? Что же за поляк был бы я тогда?
— В сектор Р-4?
Поднимаю глаза и трачу несколько секунд, чтобы извлечь спросившегося из фона волнующейся толпы. Когда ты столько времени торчишь в ней, ей не принадлежа, окружающие люди перестают существовать, сплавляясь в однородную массу.
Типичнейший деревенский попик с простодушным, лучащимся от счастья лицом, ведущий свою череду овечек с флагами, транспарантами и кольцами колбасы в авоськах.
— Прямо, в третью аллею направо, а потом в четвертую по направлению к алтарю, — отвечаю я абсолютно без какого-либо смысла. Все аллеи и переходы давным-давно затоптаны, от определявших их барьеров осталось одно только воспоминание — точно, что народ разобрал на реликвии. Действует полнейшая спонтанность, кто только куда впихнется. Зато вопрос этот на мгновение придает мне на мгновение чувство важнейшей миссии. Я знаю, зачем меня здесь поставили — чтобы я отвечал на вопросы, если бы у кого-нибудь возникла охота их задать!
Что-то странное. Лишь через какое-то время до меня доходит, что именно: тишина. Умолкли хоральные молитвы из гигантских динамиков, уже несколько часов растворявшиеся в монотонном шуме движущейся толпы. Но всего лишь на несколько секунд. Кто-то в тех же динамиках хрипло задает тональность, и тут же, над лугами величиной с целый свет срывается женский плач:
Именно эту песнь и гремел соборный хор, когда автоматически врубился мой телевизор. А после нее знакомое, будничное: «Да прославится Иисус Христос, во имя Божие вас приветствует Телевизионный Вестник Новостей. В сегодняшних сообщениях: подготовка к Пришествию Господнему; интервью с председателем Союза Истинных Поляков и Католиков; грешные народы востока и Запада с завистью и восхищением говорят о милости, завоеванной нашим героическим народом. Начнем же мы, как обычно, с вечерней молитвы из часовни Польского Телевидения. Воронича[8], как меня слышите…»
Девица с изумлением глядела, как я подхожу и выключаю телевизор. «Так вам это разрешено?» — читал я в ее взгляде.
— Нам все сообщают на оперативках, — бросил я, с безразличным видом пожимая плечами. — У нас же собственный епископ-суфраган[9] имеется.
— Но я…
— Ничего не бойся, — покровительственно прибавил я, касаясь ее плеча. — Ты же со мной. Чего выпьем?
Девчонка с обожанием пялилась на меня. Бедненькая, в свою очередь, девчонка. В моем парадном мундире, с аксельбантами и золотым посохом, она приняла меня за Бог-знает-кого. Ну, типа того, что если одетый подобным макаром тип шастает по комендатуре, не говоря уже о кабинете Его Благочестия, то он должен быть крууупной рыбой. Теоретически, оно так. Вот только не подумала, сиротка несчастная, что Отцам Селекционерам нужен кто-то, кто бы закрывал им двери и запускал четки.
Понятное дело, я обязан ей это пояснить. С самого начала, как только ей удалось меня выследить — кстати, понятия не имею, как ей это удалось. Искусило меня, черти принесли, просто захотелось… За пару недель до Посещения выловить подобного рода оказию становилось все сложнее, а в девчонке что-то такое было… Худощавая, с обтекаемыми формами, со слегка рыжеватыми волосами и выпуклостями, там где следует… правда, на лицо было в ней что-то от птеродактиля, эт-точно. Только, что ни говори, этих, не столь красивых тоже ведь кто-то должен окучивать.
Во всяком случае, как только она подошла на стоянке, я открыл вторую дверь и сказал: «садись». Она же вскочила в тачку так, что ней загудело.
И вот теперь она стояла передо мной в моей служебной квартире на углу Швентокшижской[10] и Ксендза Петра и все время принимала меня за кого-то, кто может очень многое. Сам же я нагло использовал ситуацию.
— Ну. — Я подал девице рюмку, жестом пригласил присесть в кресло. — Так в чем дело?
— Видишь ли… — робко начала она.
— Вижу. — Я залпом выдул свою рюмку и тут же налил себе следующую, тут самое главное: хорошенько разогреться. — Ты хоть понятия имеешь, сколько желающих попасть на трибуну?
— На трибуну… — горько повторила та. — Да нет, мне хочется в местечко более-менее поближе к алтарю. По крайней мере… и вообще.
Обычные пропуска раздавали по всем приходам десятками. Никогда не предполагал, будто бы у кого-то с этим могут возникнуть проблемы.
— А мне ведь надо, — очень серьезно заверила она меня. — У меня все документы имеются, хочешь посмотреть? — Девушка схватила сумочку и подала мне пакет связанных резинкой бумажек. Я начал просматривать их с умной миной. Подтверждения участия в процессиях, квитанции прохождения исповедей, книжечка причастий и так далее — все с печатями, штампами и в полнейшем порядке. Как и у всякого.
— И как ты все это достала?
На ее лице загорелись красные пятна. Спалилась девка…
— Да не тушуйся ты так, мы же откровенно разговариваем. — Я потер рукой лицо. — Попробуй меня понять, дело не легкое. Я же должен все знать, разве непонятно?
Она уставилась в пол.
— Дружок жениха, — произнесла она наконец.
— На будущее подбирай себе женихов с лучшими знакомыми. — Я покачал головой и подсунул ей анкету по воскресным службам. — Ну вот, сама погляди. Все мессы за последние полгода, один и тот же штампик, одни и те же чернила, подпись одним и тем же фломастером. Кто на это клюнет?
На самом деле это было самым нормальным делом, и никто бы на это не обратил ни малейшего внимания, только девчонка не имела об этих вещах ни малейшего понятия. Сейчас выглядела совершенно разбитой. Она поглядела на меня так беспомощно, что меня даже проняло.
— Ты мне можешь помочь? — тихо спросила она. Я поднялся и начал затягивать шторы.
— Божья Милиция никогда не отказывает в помощи ближнему, — подняв палец, заявил я и проверил, чтобы не осталось ни малейшей щелочки. Напротив меня проживала вредная старуха с биноклем. Пару месяцев назад она уже увидала, как сосед удовлетворял жену среди бела дня, так ему в наказание влепили участие в паломничестве.
Я на ощупь прошелся по комнате и зажег торшер, после чего повернулся к девице. После чего перекинул еще рюмочку, чтобы смочить пересохшее горло.
Совершенно асексуальный бурый свитер и толстая юбка — стандартная одежда Скромной и Трудолюбивой Польки — исчезли за спинкой кресла. Девчонка стояла передо мной в белье с кружавчиками, словно из какого-нибудь фильма с Павшего Запада, стоящим по полтысячи «Аве» за каждый кадр. Тут она подплыла ко мне поближе, совсем близко, обращая ко мне совою рожицу птеродактиля.
— Помоги мне, пожалуйста. Ты должен мне помочь.
Бедная дурочка. Нужно было сразу ее вытолкать. Нежные ладони передвигались под моей рубашкой, все ниже, ниже, в самый низ живота… А за ними следовала слегка щекочущая грива рыжеватых волос.
— Умоляю, еще успела сказать она, умело расстегивая последнюю пуговицу. — Так ты поможешь?
8
Похоже, на ул. Вороничей находилось здание Польского Телевидения или какое-то его отделение.
9
(