— Ты не обижайся, Павел, но у вас, в разведке, и вправду разыгралась фантазия. Не забывай, что в городе оставалось несколько человек, ориентирующихся в нашей ситуации. Например, те, которые отправляли нас из казарм. А может, этот их Ян — это какой-нибудь трахнутый пророк, ясновидящий или просто парень, у которого шарики за ролики заехали, вот он и придумал байку на основании где-то услышанных историй про спрятанную в Шлензе крепость? Хотя, а кто из чинуш мог остаться наверху? Ты же сам говорил, что они съебались в бункеры под Радзимином еще днем раньше. А оттуда пешком они бы просто не дошли.
— Может, его не впустили, или он опоздал, а теперь хочет на всех отыграться? — не желал проигрывать Завадский. — Тот толстяк не был похож на жертву лучевой болезни.
— Это правда, но все равно — этого слишком мало, чтобы делать поспешные выводы. Завтра встретимся с этим Котигорошком и поглядим, с кем имеем дело.
— Ну ты и даешь, Котигорошком. Знаешь, Томек, с твоим чувством юмора тебе бы в цирке выступать, а не людей лечить.
— Ты слыхал про доктора Патча Адамса?
— Нет, а что, должен был?
— Так сложилось, что он лечил смехом, а точнее — разработал такой метод терапии, помогающий лечению, и состоящий в том, что пациента нужно было рассмешить.
— Погоди, вроде бы было такое кино, с этим… как его…
— С Робином Уильямсом.
— Точно.
Мы болтали еще с час, стараясь забыть, в каком очутились дерьме. Метод оказался и вправду хороший. Во всяком случае, настолько хорошим, что нам удалось заснуть.
Я проснулся, не имея понятия, сколько прошло времени. Все тело болело. Павел еще спал. Его храп разносился по всей камере. Именно он разбудил меня окончательно. Я как раз начал раздумывать над тем, какой применить метод, чтобы не будить приятеля, и в то же самое время прервать его концерт, когда кто-то начал возиться с дверью. Через мгновение металлическая плита раскрылась с громким скрежетом не смазываемых годами петель, и в помещение вошло три типа с оружием и факелами. Даже они ослепили меня совершенно. Я позволил без сопротивления выволочь себя из камеры и вывести наружу. Как только зрение восстановилось, я понял, что нахожусь не на рынке, а с другой стороны здания — во дворе. На деревянной лавке стоял большой пластмассовый таз, наполовину заполненный грязной водой. Я вопросительно поглядел на ближайшего охранника. Тот криво усмехнулся.
— Вы должны умыться, говноеды, — сказал он. — Пан Ян ждет, и он не должен нюхать вашу вонь. Если испытываете потребность, можете сходить в кустики.
Потребности мы не испытывали, потому что последний день провели без еды и питья, но миска с водой оказалась не такой уже и плохой идеей. Павел пропустил меня первого, а сам заговорил с одним из охранников.
— И кто же такой ваш пан Ян? Наверное, важный тип?
— Бургомистр, — буркнул тот.
— Это что же, он был перед войной бургомистром Вроцлава?
— Нет, — отрезал стражник. — Не был.
— Простите, но у нас назначена с ним встреча. Нужно ведь знать, кем он является или же был?
Ему никто не ответил. Я умылся и вытерся носовым платком, единственной вещью, которую у меня не отобрали. Павел ополоснулся так же быстро. Через пять минут нас вывели на рынок. В свете дня я мог видеть, что осталось от ратуши и всей старинной части города, которую так тщательно реставрировали еще несколько лет назад. Если нижняя часть домов выглядела еще более-менее, то крыш не было совсем. Точно так же и с ратушей. Более того, от башни остался один почерневший обрубок.
Количество собравшихся на площади людей меня совершенно не удивило. Но если вчера все эти вояки вели себя как стадо павианов, то сегодня все стояли тихонько. Это их спокойствие беспокоило меня сильнее, чем вчерашние вопли, но ничего не произошло. Нас провели в ратушу, после чего мы спустились по ступеням вниз. По-моему, перед войной здесь размещался какой-то ресторан, название которого в памяти не осталось. Сейчас подвал превратили в некое подобие тронного зала. Небольшие окошки пропускали какую-то чуточку солнечного света, но, чтобы осветить огромный подвал, этого никак не хватало. Потому-то к столбам привязали десятки факелов. Стражники провели нас к большому креслу, установленному на возвышении из дерева. На кресле сидел представительный мужчина с удлиненным лицом, искривленным как бы гримасой боли. У него был узкий нос и глубоко посаженные синие глаза. Длинные, хотя и очень редкие, волосы он зачесал назад. Лучевая болезнь на него тоже подействовала, хотя и в значительно меньшей степени, чем на несчастных, стоявших за стенами ратуши. К тому же, он был гораздо лучше одет. На мужчине были протертые на коленях джинсы и фланелевая рубашка, казавшаяся даже чистой. Ансамбль дополнялся заброшенным на плечи шерстяным пальто военного покроя. Рядом с мужчиной стоял толстяк, которого мы видели вчера вечером, и второй, неизвестный нам мужик, окутанный во что-то, похожее на одеяло.
Охранники подпихнули нас в сторону «трона», после чего отодвинулись на безопасное расстояние, встав по бокам зала за столбами, сразу же сняв оружие с предохранителей. Мы приблизились к Яну и его свите, идя медленно и не делая никаких резких движений. Как оказалось, у закутанного имелся при себе «калашников», который был нам показан как бы нехотя, когда мы остановились в паре шагов от возвышения.
— Приветствую господ Посланников, — сказал Бургомистр. — Что же привело вас в мои бедные хоромы?
— Мы солдаты, а точнее — военные врачи, — ответил я, прежде чем Павел успел раскрыть рот. — Нас послали в разведку. Мы должны, вернее, должны были, проверить, в какой степени город был разрушен, и разработать план его возможного заселения.
— А откуда это господа прибыли? — вновь задал вопрос пан Ян.
— А вот этого, после не слишком милого приема, мы, скорее всего, не скажем.
— Хотите поспорим, доктор, что скажете? — Мужчина на «троне» даже не поднял голоса, зато тон, которым он произнес эти слова, вызвал мурашки по коже. — Это всего лишь вопрос времени и методов, которыми мы воспользуемся, чтобы эту информацию из вас извлечь.
— Не сомневаюсь.
— Тогда я слушаю.
— Скажем так, из района Шлензы.
— Я знал это еще до того, как вы прибыли.
— Да? — вмешался Павел. — Интересно, откуда?
— Вы что же, действительно считаете, будто в этом городе не осталось никого, кто бы не помнил автобусов, один за одним отъезжавших в направлении Шлензы за пару часов до налета? Будто бы те, кто переделывал штольни, не имели семей или же любовниц, которым шептали о том, что делают в тайне от всех? Многие из них все еще живы…
— Раз так, тогда почему же они не расскажут, где искать?
— Вижу, что вы обладаете склонностями искать на свою задницу приключений, — ответил на этот вопрос Бургомистр. — А вот что вы скажете на то, если я прикажу расстрелять вашего коллегу? — обратился он ко мне с риторическим вопросом. — Меня раздражает тон его высказываний.
— Вы лицо, управляющее этим городом. Вы можете приказать убить нас сейчас или сразу же после нашей беседы. Можете приказать нас пытать. А вся штука в том, что вчера мы должны были передать рапорт, но не передали. Для людей из нашей части это уже причина для тревоги. В любую минуту тут может появиться следующая разведывательная группа; если же вы и ее нейтрализуете, максимум через три дня в город войдут танки и сотни вооруженных до зубов солдат.
Пан Ян усмехнулся, такая картина его явно рассмешила. Я не понимал, почему, но он сам объяснил:
— Во Вроцлаве живет около трех тысяч мужчин. У каждого имеется оружие, и это море развалин они знают, как свои пять пальцев. Танки в городе — как дети в тумане, чеченская кампания и усмирение Багдада прекрасно показали это. Только это еще не все. Неужели вы думаете, что ваши вооруженные до зубов парни станут стрелять в женщин и детей, находящихся в последней стадии лучевой болезни? У нас такие еще остались. И каждая из таких женщин с огромной радостью отдаст жизнь, которой, фактически, и так у нее нет, если сможет хотя бы ранить Проклятого. С этой вашей армией у вас нет ни малейшего шанса. Это мы хозяева этой выжженной земли — не вы. Вы даже не имеете права вылезти из той норы, в которую закопались два года назад, осудив нас на медленную смерть от радиации и голода.