— От горячего пивка не откажетесь?
— С удовольствием, — ответил на это прибывший. — Погода ужаснейшая. Вот только! Забыл же, — он вскочил, — представиться. Зовут меня Ялмус, сын Кротобахавого, хозяина в замке Гайхеррен.
— Меня зовут Хонделык, — сообщил хозяин, протягивая руку к кувшину. Он налил гостю и себе, после чего оттолкнул посудину. Кадрон понял жест, схватил кувшин и вышел.
— Рад тебя встретить, пан. Скучно здесь, правда, у меня еще не было оказии приглядеться к окрестностям, только утром сюда приехал, но рад, что ты посетил меня. От питья пива в одиночку лучше только одно: пить пиво в компании.
Они одновременно сделали по хорошему глотку горячего питья, пахнущего хмелем, пряностями и медом. Гость облизал губы.
— Наш город клонится к упадку, — сообщил он. — Вот уже два года. Как раз, как я вернулся от двора князя Фильбы Большеглазого…
— Которого за глаза больше Вылупком зовут, — усмехнулся Хонделык.
— Все так, только он господин мудрый и добрый.
— Не отрицаю. Он и мне знаком.
Юноша помолчал какое-то время, а затем весьма серьезно сказал:
— Ежели разрешишь, пан, так я к делу вернусь. Так вот, пару лет назад город наш цвел, селяне по полям крутились, мещане себе торговали, купцы к нам аж двумя трактами наезжали. Ярманки наши известные были. Все можно было купить: и дочерна завяленное мясо, и ткани со всех концов света, и рыбу, что русые на солнце сушат, даже повозки, кто какие только пожелает…
— Лишь бы черные, да на двух колесах, — перебил его Хонделык.
— Не понял?
— Прости. Шутка вспомнилась. Продолжай.
— Вся округа цвела. Но за пару месяцев до моего возвращения постигло нас проклятие, прямо рок какой-то. — Он поднял кружку и, наклонив ее, прокатил по столу. Выступ дна загрохотал по столешнице. — Угнездилась тут зараза летучая, поначалу ее драконом звали, а уж потом, как будто все сговорились, что драконом такую срань называть как-то и не благородно, и стали звать ее франчей. Так что, округа вымирает, а сама мысль о том, что именно вонь всех нас собаке под хвост пустила…
— Уж если срань, пан мой, так почему вы от нее не избавитесь? — начал было Хонделык, но тут вошел Кадрон с пахучим жбаном, и сладкий запах воцарился над всеми запахами в комнате. Слуга поставил жбан на табуретке у камина, рыцарь же показал ему на стул. — Ежли чиряк мучает, так его резать надо, — сказал он Ялмусу.
— Так ведь и сделать это должен опытный цирюльник, — усмехнулся гость. И сразу же посерьезнел. — Эта крылатая гадина поселилась в пещере на холме неподалеку от высохшего русла, как раз на стыке холмов, полей и леса. Туловище у него больше, чем самый крупный вол, весь в перетяжках, что твоя глиста, а некоторые говорят, будто окорок, шпагатом перевязанный. Крылья — во, хвостище длиной локтей в пятнадцать, четыре лапищи с когтями, что лошадей в клочья разрывают, а доспех — прям на кусочки. Ну и харя, надо понимать, соответствующая… будто бочонок, чтоб у него яйца лопнули! — добавил он от души, но, вспомнив где находится, тут же приложил руку к груди. — Ты уж прости, пан, только холера эта… Поначалу ничего особого и не деялось, ну лазило это чудо, там овечку, там телку сожрет, что тут поделаешь. Такая уж воля. Оно, даже и интересней жить стало, молодые люди приедут, франчу из луков обстреляют и возвращаются довольные. Мужики спалить пробовали, с топорами на нее ходили, только она нескольких по кумполу стукнула, так они забавы свои и перестали. Купцы иногда, чисто от скуки, брали проводника, да и ездили осматривать чуду, что ни говори, а драконы просто так на свете не водятся. Ну, а потом оно и началось. Чудище это, как оказалось, жрет, оно и понятно, баранов да гусей, потом зажевывает корой и молодыми деревьями, что твой бобер, а закусывает известняком с холма неподалеку от своей пещеры. И вот, то ли известняк, то ли древесина, или что еще, один Бог знает, в общем… — Он развел руками. — Ну… как бы тут сказать… дерьмо ейное, — тут гость кисло усмехнулся, — именно оно всю округу псу под хвост как раз и пустило. Ходит франча на речку, там и опорожняется. И вот тут-то самая хреновина и начинается: вонь ужаснейшая! У воды цвет такой, что от самого только вида у человека внутренности выворачивает, а ежли первая волна даже и сойдет, но кто по неосторожности-таки напьется, то умирает от болей; так сильно вопящих людей я даже на войне не видал. И никогда ж не известно, когда эта гнида на речку отправится, это раз… — Ялмус выпрямил большой палец. — Купцы нас стороной обходят, потому что пару раз напали как раз на зараженную воду, это два. И в третьих, все больше земли не обрабатывается. Мужики злые, голодные, разбоем шалить начали. Эти, что вниз по реке, опять же, претензии к нам имеют, что на нашей же земле, так нам бы и убить следовало. Ну а в четвертых, — гость понизил голос, прикусил нижнюю губу, — стыд-срам по всем окрестным землям пошел. Нас так и называют: засранцы. И тут тебе ни к девушке полюбовничать, потому как конкуренты тут же нос затыкают, и этого одного достаточно, чтобы и дамочки спиной поворачивались. Никакой же чести засранца в мужья выбрать, родители девку на посмешище не отдадут. Вот так теперь мы и живем, казна пустеет, со дня на день пойдем по миру. Из колодцев несет, будто из… — тут он не выдержал и сплюнул. — Вы уж простите, но уж как говоришь об этом, так прямо пеной изо рта исходишь.
— Так вот оно почему перед каждым домом бочки стоят, да и пруды кое-где повыкопаны?
— Ну да, только и оттуда вода воняет, разве что не умирают от нее. Единственное, что из-за франчи лучше стало, так это пиво. Варят его теперь по-честному и хорошенько всем нужным заправляют, иначе бы никто его и не пил.
— Интересные пан вещи рассказывает. — Хонделык поднял свою кружку и недоверчиво понюхал. Затем. Уже с облегчением, кивнул Ялмусу. — Первое, что вам сделать нужно, так это прибить гадину. Я правильно говорю?
— Верно. Мы даже и пробовали. Потому-то и людей молодых все меньше в округе. Уже без двух семь десятков по кладбищам валяются, кто разодранный, кто спаленный, кто вусмерть раздавленный. Про селян уже и вспоминать не буду. Даже ж подойти к франче невозможно: клыки, когти и хвост. Стрелы лучников шкуру и чешую не пробивают. Мы лес подпалили, так она, сволота, улетела, а на пожарище вернулась, в теплом пепле выкачалась, да так в речку и бухнула… — От воспоминания парня прямо передернуло. Он отставил кружку, глянул на Кадрона, но старик сидел бесстрастный, только ладони на коленях сложил и гладил их, будто те на дождь крутили. — Не выходит ее прибить.
— Огнем плюется? — заинтересовался Хонделык.
— Еще как!
Хозяин шевельнул головой, как будто желал понимающе кивнуть. Но в последний миг сдержался, только гость заметил движение, посему Хонделык рассмеялся и хлопнул его по колену. Ялмус даже глаза зажмурил.
— Ага, бывал в округе нашей один бывалый шарлатан. Так он сказал, что франча Пирругом зовется. Даже на бой с ней собрался. Понятное дело, что не с мечом или с луком, херляк был, как и всякий магистр, но под его началом стали мы дамбы насыпать, чтобы Пирруга от известняка и воды отрезать, лес палили, бычков смолой фаршированных подбрасывали… Ой, да чего только не делали! — Он покачал головой. — Спать франче не давали, волчьих ям сколько накопали, воду отравили, с десяток селян умерло, той воды напившись. — Он ударил себя по колену. — И ничего!
Ялмус тяжело вздохнул, подняв опечаленный и в то же время гневный взгляд на Хонделыка. Рыцарь молчал. Внизу, в корчме, кто-то во все горло тоскливо выводил:
Засранцы мне песни водят, засранцы играют!
Я в дерьме по сами уши, и баба такая!
Хонделык слышал слова, понимающе и сочувствующе показал пальцем на пол. Затем взял свежий жбан с пивом, налил в обе кружки. Ялмус не выдержал:
— Так ничего пан и не скажешь?