— Так… что тут еще… — прохрипел он. Коснулся груди, которая приняла удар головы чудовища, и застонал. Резкая боль прошила и разбитое бедро. В груди кололо и жгло. — Меч… забрать. Самострел можно оставить, рапира… обязательно. Так… веревки надо бы забрать, и еще сети… А, черт с ними, пускай Ялмус отдувается, что случайно набросил…
С наибольшей охотой рыцарь и не возвращался бы к франче, но знал, что придется. Он дождался, пока у гадины полностью не помутнеют роговицы, спотыкаясь, побрел вокруг туши, нашел свой топор, одним ударом обломал эфес рапиры, оставляя клинок в теле. Затем обошел еще разок, остановился возле головы и изо всех сил рубанул по надглазным роговым выростам. Они были цветастыми, буквально радужными, даже странными в такой отвратительной гадине, как будто драконий бог смилостивился в последний момент и одним небрежным мазком украсил свое уродливое творение. Хонделык забрал обе и, уже не оборачиваясь, побрел к лошадям. Перед тем, как карабкаться на склон, он вымыл руки и лицо в ручье, вода в котором через несколько недель снова будет чистой. Рыцарь сознательно не стал переодеваться, из-за чего были сложности с лошадьми, но, когда он появился в доме, в котором провел предыдущую ночь, он знал, что известие об убийстве Пирруга облетит округу молнией. А этого как раз было и надо. Он выкупался в бочке почти что кипящей воды, заставив сменить ее трижды. В последнюю смену он влил бутыль вытяжки из пахучей травы и бадью хозяйского винного уксуса. Но даже и так, когда закончил, ему казалось, что за ним, куда бы он не отправился, волочится смрадный шлейф. Только ему было на все наплевать. Хонделык завалился спать на хозяйские перины, оставив им праздновать и вопить радостные песни, последующие пьяной блевотиной.
— Возможно, что оно не слишком-то и приятно, — сообщил он, уже под собственной личиной, онемевшему от удивления Ялмусу, — но тебе придется, если уж и не надевать, то, по крайней мере, забрать из конюшни со своей одеждой; и хорошенько заплати хозяину, потому что вонь и вправду страшная. Конюшню придется окуривать не раз, и не два. Дальше… Тут вот рукоять рапиры. Что же касается Пирруга, то я уже говорил: веревки, сети, самострел, меч — все помнишь? — Ялмус кивнул. — Вот тебе одна надглазная плитка, вторую я заберу себе на память, можешь сказать, что вторая упала в грязь. По случаю поисков, людишки поле перекопают, тоже дело нужное. — Кривясь, Хонделык поднял к лицу кружку, подозрительно принюхался. — До сих пор еще отдает той дрянью. — Он сделал глоток. — Ага, еще одно дельце, для тебя, пан, не очень-то и приятное.
— У меня тоже имеется одно дело, — промямлил Ялмус. — Вот только все в голове крутится. Еще вчера, видя вас, я будто бы в зеркало гляделся…
Хонделык подмигнул Кадрону.
— Это уже не важно. А что касается дел, то вначале о моем. Ложись-ка, пан, на стол. Ведь не можешь ты цел-здоров, без хотя бы синяка, в замке показаться. Тебе нужны боевые шрамы, — заявил рыцарь без малейшей насмешки.
Ялмус отставил кубок и рванул сорочку. За окном раздался вопль множества глоток.
— Это в твою честь, — сказал Хонделык. — Скажешь им, что это мой слуга тебя перевязывал, только тянуть уже никак нельзя. Сорочку можешь и не снимать…
Ялмус лег на живот и в ожидании боли стиснул кулаки. Хонделык несколько раз, не обращая внимания на шипение юноши, прошелся по его спине плоской стороной меча. Затем, не довольный эффектом, дернул сорочку и сделал изрядную царапину. Прихлопнул тканью сорочки, на белом сразу же расплылись капельки крови.
— Ничего… Ага, вот еще что… — он указал на Кадрона, стоявшего у стенки со свечой в руке. — Все видели, что у тебя подшмалило волосы, — он повернул голову Ялмуса и почти полностью сжег хвостик-кисточку, подвязанную кожаным ремешком. После этого он отдал свечу Кадрону, а когда молодой человек повернулся, рыцарь заехал ему кулаком в лицо. Ялмус мешком свалился на пол. — Мог бы и сам это сделать, — с недовольством буркнул Хонделык слуге.
— Я? Да за что же? И кто бы мне позволил?
— Ладно уже…
Он склонился над Ялмусом и пару раз приложил парня головой об пол, затем поднялся с недовольной миной. Кадрон быстренько повернул Ялмуса и опрыскал ему лицо холодной водой. Юноша заморгал, застонал, коснулся пальцем вспухающей щеки.
— Ты уж извини, но нужно…
— Я понимаю, ничего страшного. — Ялмус бодро вскочил с пола. Он совершенно не обращал внимание на то, что случилось, в его глазах пылал странный огонь. Поначалу Хонделык принял это за радость от удачной сделки, только вот Ялмус, казалось, даже и не помнил, зачем он сюда пришел. — Я все понимаю, пан… А моя просьба… Ну, это значит… Все равно же нужно сказать… — Он схватил кубок и опороржнил одним глотком. — Я не могу без Айсеи!
— Без кого?
— Айсеи, — сконфуженно пояснил Ялмус. — Это та девушка, которая… Ну, вы же понимаете… Я с ней две ночи…
Хонделык наморщил брови, затем кожа на его лбу разгладилась. Он усмехнулся.
— Нет.
— Но ведь я не могу… Я дышать не смогу, если ее не увижу!
— Придется жить столько, на сколько хватит тебе воздуха.
— Пан смеется надо мной, и правильно, но ведь это необычная девушка…
— Вот именно: необычная, — подтвердил Хонделык.
— Так и я же говорю… — Наконец-то Ялмус отметил необычную интонацию хозяина. Он застыл с раскрытым ртом. — Но ведь как же это? Ведь…
— Успокойся, Ялмус, успокойся. Иди… — Хонделык обошел парня, сунул ему в руку замотанные в тряпку рукоять рапиры и драконью чешую, обнял одной рукой и подтолкнул к двери. — У тебя же каштелянка имеется, или ты забыл? — Ялмус попытался было сопротивляться, но пальцы Хонделыка стиснули его еще крепче. — Подумай хорошенько, а потом выбирай, я тебе добра хочу.