— И Поных?
— Конечно. Ты не понял, почему он работает, сидя возле Савешникова? Тот же механизм. Без Савешникова Поных не увидит ни одной мизансцены и не свяжет двух слов. Сам он может только дрессировать нас на «черновых прогонах».
Вот как! Значит, мы все… Кукловод! Невропаст хренов! Гапитник! Я думал, что это я, я сам, что я смог… Сумел… А он…
— Он обокрал меня, — сказал я, сжимая кулаки.
— Нет. — Антонина убежденно помотала головой. — Он сделал тебя богатым. Он вкладывает в нас всего себя. Каждый спектакль, каждую репетицию. И это обходится ему все дороже…
Самопожертвование «кукловода» не утешало. Я ушел от нее в бешенстве и отчаянии.
Мама вернулась через неделю. Обнаружив меня в обычном для последних дней виде — в трениках, лежащего поверх незастеленной кровати и с пультом телевизора в руке, — она всполошилась, отчего мгновенно сделалась необыкновенно суетливой и заботливой. Безошибочно воззвав к моему сыновнему долгу, брезгливости и возможным перспективам, она получила меня за обеденный стол выбритым и прилично одетым.
— Не расстраивайся, не расстраивайся, — ворковала она, подкладывая мне свежеслепленные тефтельки. — Лучше даже, что все это сейчас кончилось. Поработай ты с ним годика три, потом сам бы уже ничего не мог, мне психологи говорили…
— Ну откуда твои психологи знают, мам?
— От меня, я им рассказала…
— А ты откуда знаешь?
— Знаю, Димочка, знаю… Я вашего Савешникова уже почти десять лет знаю… Он со своими завиральными идеями сперва к нам пришел…
— Знаешь, мам… идеи, может, и завиральные, но вот я в его спектаклях играл. И у меня получалось.
Мама отмахнулась.
— Да ты слушай больше, что тебе его бездари напоют. И критики тоже… Обрадовались — ах, у примы наследничек вырос… Какая тема!.. А театр ваш все равно скоро закроют — Савешникова переведут куда-нибудь в администраторы, а театр закроют… Он ведь в неблагонадежных значится после «Оправдания». Сначала вроде пронесло, а теперь один господин из администрации на «Похороны шута» крепко обиделся… И правильно, потому что думать надо…
Вот как… Закроют… Ну и ладно, мне-то что. Я все равно оттуда уже ушел…
Я отодвинул тарелку и встал.
— Ладно, мам… Спасибо. Пойду полежу…
Лежать мне на самом деле не хотелось, а от телевизора я за эти дни уже отупел. Но сидеть и слушать ее тоже не хотелось. Просто Савешников это Савешников. А мама это мама.
А на следующее утро начался содом. Меня подняли звонком из секретариата универа. Им не хватало справки из поликлиники. Я спросонья пообещал принести, а потом сообразил, что ни в какой универ документы не отвозил. Тем более что уже шел сентябрь, до начала лекций оставались считаные дни.
— Ма-а-ам!
Естественно, это подсуетилась мама. Когда успела?! Она сообщила, что сейчас мне надо бежать за справкой, а после обеда придет репетитор…
Я возмутился. Впустую.
— Но теперь ты никак не завязан с работой и спокойно можешь начать учиться с этого года!..
Вот честное слово, ничего более надежного, чтобы я встал на дыбы, она даже придумать не могла. Ушел я, хлопнув дверью.
3
Я бродил по улицам долго, все пытаясь свыкнуться с мыслью о том, что надежды для меня нет. Буду кем-то другим. Все равно кем. Экономистом, менеджером… А может, стану театральным критиком. Буду писать: «С этой сложной ролью прекрасно справился Иван Иванов, молодой, подающий надежды актер…»
…Ноги сами вынесли меня к ДК энергетиков. Честное слово, сами. Рассудок в этом никакого участия не принимал.
— Вернулся? — поприветствовал меня Поных. — Молодец.
— Можно подумать, без меня бы не обошлись, — фыркнул я. — Нужен тут школяр-недоучка…
— Ага, — глухо ответил наш режиссер. — Ты — школяр-недоучка. А я ветеринар с идиотской фамилией. Все, пошел работать.
И я пошел работать.
Все собрались в первых рядах зала. Поных стоял перед нами, опершись лопатками на край сцены и насупленно гудел:
— Звонили… Настойчиво просили снять спектакль… Намекали, что заигрывания с политикой, которые сходили с рук Андрею, нам не сойдут… Я сказал, что посоветуюсь с коллективом…
Тем же голосом, которым когда-то говорил: «Спектакль, конечно, отменим», Малькин флегматично сказал:
— Играть, конечно, надо. Ничего не поделаешь…
— Как? — мрачно поинтересовался Миша Тяглов.
— Как сможем, — пожал плечами Малькин.
— А почему, собственно, надо? — высоко задрав подбородок поинтересовался Костя Кравец, игравший в последнем спектакле Пьяницу. — На черта нам такое счастье без Витальича?