Мы молчали.
Силюгин отрешенно смотрел в окно. Туда, где среди деревьев цепью растянулись государственные бойцы. На всякий случай, если вдруг кто сбежать захочет.
Анна курила, разглядывая рисунок на обоях.
А я думал о том, что все равно ведь можно прорваться через оцепление. Наверняка можно. Не так уж сильно люди изменились за эти годы. Все равно кто-нибудь дрыхнет, а где-то в дурака рубятся на щелбаны. Только ведь бежать бессмысленно. Найдут. А если не найдут — куда податься? В тайгу? Вырыть землянку и жить натуральным хозяйством? Стать изгоем? Ведь увидит кто, узнает — сдаст. Потому что не сдать нельзя. Потому что государству виднее. Если объявили преступником — значит, так и есть. В подкорке у людей уже записано, что государство справедливое. Потому что видели все, как в стране порядок наводили, потому что жить стало лучше. И проще.
— А может быть, все не так плохо, как кажется? — спросила Анна.
Я усмехнулся. Молодая еще, первую книгу только издала. Решилась все-таки. Смелая, значит. И талантливая. Иначе в издательстве отговорили бы. Они же там все свои, жалеют нас, писателей. Особенно начинающих.
— Может, и не плохо. Только раньше веселее было. — Силюгин грустно посмотрел на девушку и снова уставился в окно. — Бывало, приедешь на конвент, а тут на одного писателя десять начинающих. Бегают, суетятся…
Я вспомнил, как мы удивились, когда только объявили о создании нового министерства — министерства литературы. Даже обрадовались сначала. Если будет такой контроль качества, если каждый знать будет, что написал дрянь, — готовься жизнью ответить, то и писать лучше станут. Уж во всяком случае, меньше.
— За это выпить надо, — сказал я, чтобы разрядить обстановку.
— Да, — поддержал Силюгин. — За народ. Чтобы им кошмары не снились. Кстати, Аннушка, а ведь Вадим прав: у вас действительно очень красивые ноги. И глаза.
Девушка едва заметно покраснела и улыбнулась.
Я отхлебнул прямо из горла и встал.
— Ладно, пока еще на ногах держусь, посмотрю, чем народ занимается. А вы тут не скучайте.
Мягко прикрыв за собой дверь, я остановился и прислушивался. Где-то дрались, где-то орали песни. Многие уже наверняка спали, приняв сверх нормы. Сегодня нам все можно. Завтра в полдень кого-то заберут, чтобы уже никогда не вернуть. А сегодня каждый, как мог, пытался прожить свой, возможно, последний конвент.
Утром я проснулся от бесцеремонных тычков в бок. Разлепил один глаз и злобно уставился на своего мучителя. Силюгин возвышался надо мной, как всегда свежий и бодрый.
— Чего тебе?
— Сам же просил разбудить без пятнадцати, — пожал плечами Дима и отвернулся к раззявленной пасти полусобранного чемодана. — Пиво в холодильнике, — бросил он через плечо.
Я хмыкнул, открыл второй глаз и прислушался к ощущениям. Голова не болела, зато болели ноги. У меня почему-то с похмелья ноют икры и колени. Все как всегда.
— А где Аня? — спросил я, сползая с кровати.
Силюгин покосился на меня и назидательно произнес:
— Пить надо меньше.
— Что, еще меньше? — ужаснулся я и поплелся умываться.
Я уже выходил из душа, теребя полотенцем жалкие остатки кудрей, когда в дверь постучали. Мы с Димой переглянулись, я посмотрел на часы. Две минуты первого. В дверь постучали настойчивее. Я стоял, не решаясь даже пошевелиться. Страшно не было. Просто сейчас все должно было стать известно.
— Откройте. Сержант Косенко, государственные вооруженные силы.
Силюгин подошел к двери, еще раз оглянулся — я все еще стоял с полотенцем в руке. Щелкнул замок.
На пороге номера топтался тощий паренек в серых штанах и такой же серой куртке. На худом загорелом лице сквозь серьезность и значимость порученного дела просматривалось любопытство.
— Сержант Косенко, государственные вооруженные силы, — еще раз представился мальчик.
— Очень приятно, — сказал Силюгин.
— Я должен доставить Сергея Николаевича Равского.
— Одеться можно? — растерянно поинтересовался я.
Вопрос, очевидно, смутил сержанта, уши его порозовели. Не дожидаясь ответа, я ушел в комнату.
Вот и все, думал я. Значит, прав был вчера Калудкин. Последняя книга. Последний конвент. Жаль только, с Леной не попрощался по-человечески. Хотя она — женщина умная, уже который год меня провожает как в последний путь.
— Ну, я готов. Можно идти.
Я старался говорить спокойно. Сержант все так же топтался на пороге, а Силюгин рассматривал свои ногти.
— Сергей Николаевич, следуйте за мной, — сухо сказал военный и отошел от двери.
Дима хлопнул меня по плечу и тихо, растягивая гласные, проговорил: «Увидимся».