«Интересно, — подумала счастливая мать, — как много можно сказать о женщине, глядя на ее хвост. У старшей хвостик длинный, волосы на нем приглажены и глядят в землю. Такая женщина потребует от мужчины, чтобы он полностью отдался ей. В его жизни не будет ничего, кроме его любви к ней. Подвиги, пьянство, драки, поединки на обглоданных мослах, бешеные скачки на лошадях-людоедах, разграбленные деревни и сожженные замки — все это во имя любви к холодноватой, желтоглазой женщине с хвостиком, глядящим в землю. А у младшей хвостик загнут, он нахально и дерзко уставился в небо, и любовь ее будет совершенно другой. Она сама захочет скакать бок о бок с верным любовником на лошади-людоеде, она сама захочет сражаться с ним в поединке на обглоданных мослах — и горе ему, если он вздумает одержать верх!.. Ах, какие же разные они, мои дочки, и как же я люблю их!»
Тем временем родился и сын; ночь заканчивалась, близился рассвет. Мальчик был смуглый, с медовыми глазами и белозубой улыбкой, по-мужски ласковый и по-мужски солнечный. И это понравилось женщине даже больше, чем ее мечта.
А четвертое семечко, посеянное женщиной, пока что не прорастало. Но трое ее детей не знали об этом. Они уселись, сбившись в кучу посреди земляного ящика, и уставились на свою мать. Она сказала им:
— Я припасла для вас красивые носовые платки. Вы может завернуться, чтобы вам не было холодно. А когда вы подрастете, я куплю вам хорошую одежду, — и дала каждому по батистовому платку с узорами. Потом она спросила: — Дети, что бы вы хотели съесть? — И прибавила, видя, как они недоуменно переглядываются: — Я купила для вас хорошего, свежего фарша.
Она накормила их сырым мясом, и они начали расти.
Когда дети стали достаточно большими — а случилось это через полтора дня, — женщина строго сказала им:
— Я должна идти на работу, а вы играйте и кушайте дома и никому не открывайте дверь, потому что за порогом полным-полно всякой дряни и она вечно лезет в дом. Такова уж ее природа — распространяться, но мы положим ей преграду.
Дети заверили мать, что сделают все, как она приказывает, и она спокойно пошла на работу.
А когда она вернулась, ее ожидал четвертый ребенок.
Он народился позднее остальных потому, что мать не придумала, каким ему следует быть, и ему пришлось решать это самостоятельно.
Четвертый был мальчиком… Но какое разочарование! Он оказался троллем самой низшей касты: с серой кожей и неопрятной темной шерсткой по всему телу. Лоб у него был низкий, как у обезьянки, глаза совсем узкие, черные, как будто заплывшие, а нос расплющенный. И в довершение всего у него был горб.
Мать улыбнулась и прижала его к себе.
В деревне не нашлось бы никого, похожего на Енифар. Люди здесь светлы и дебелы, трудолюбивы и спокойны. Местные крестьяне платят малую дань замку и не сожалеют об этом: солдат ведь надобно кормить. Кто же иначе защитит земледельцев от троллиных набегов? В последние годы, впрочем, набеги эти случаются все реже; и уже давно не слышали в деревне о том, чтобы тролли сожгли урожай или угнали кого-то в рабство.
Вот такой и должна быть жизнь — круглой, чтобы день цеплялся за день и все катилось неспешно и без задержки.
Вот такой и должна быть жизнь — светлой и дебелой. И все в деревне были превосходно приспособлены именно для такой жизни, кроме одной девочки по имени Енифар.
Одна только Енифар совершенно не подходит для круглой и гладкой жизни. Она похожа на звереныша: темнокожая, быстрая, с яркими глазами. Родители с ней намучились, особенно мать, да все без толку. Можно и ругать Енифар, и оставлять ее без еды, и даже бить, что угодно можно делать с Енифар, но трудолюбивой и ласковой от этого она не становится. И при каждой удобной возможности сбегает из деревни куда-нибудь в рощу, чтобы там побездельничать в собственное удовольствие.
Вот она, полюбуйтесь. Стоит на ветке старого дерева, крепко вцепившись в кору пальцами ног. Ноги у нее черны — и от грязи, и по природе, с длинными цепкими когтями, которые девочка не позволяла срезать.
— А ну слезай! — кричит ей снизу костлявая баба со скучным лицом. — Слезай, кому говорят!
Енифар молча смотрит на нее и улыбается.
— Слезай да ступай чистить котел! — надрывается бедная крестьянка. Ее жилистые руки напряглись от гнева, а глаза остаются потухшими. — Дармоедка! Подменыш! Надо было утопить тебя в той самой канаве, где тебя и нашли!
Енифар совсем не хочется слезать с дерева и чистить здоровенный котел, в котором вытапливали свиное сало. Мать еще и прибьет вдобавок, чтобы дочка шустрее работала. А кому охота, чтобы его прибили? Поэтому девочка остается на ветке. Она по-птичьи ходит вправо-влево, да так ловко, что глядеть страшно.