Закончив исследование правой части свалки, Иван перешел налево. Он уже начал терять всякую надежду, когда, коснувшись очередной холодной и шершавой болванки, услышал:
— Ты не забыл меня? Ты пришел за мной!
— Уф-ф! — вырвалось у Ивана. — Наконец-то!
— Как мне здесь надоело! Кошмар какой-то!
— Погоди, я ничего не вижу.
— Я буду показывать дорогу. Мои зрительные центры воспринимают все виды излучения.
Когда они выбрались на поверхность, Иван, прикрывая лицо от секущего вихря, спросил:
— Никого не видно поблизости?
— Если линию твоего носа принять за меридиан, то в семи градусах вправо на расстоянии примерно тысячи шагов кто-то стоит. Шлепнуть его?
— Не надо. Он нас не видит?
— Когда увидит, будет поздно. Жми на спуск!
— Нам нельзя поднимать шум.
— Шума не будет. Он и пикнуть не успеет.
— Шум будет утром, когда найдут труп. Потерпи, сегодня тебе хватит работы.
Иван проснулся раньше всех, тщательно оделся и спрятал ружье под шубой.
— Ты догадался, куда я ходил? — спросил он у кенгуру, когда встретился с ним у выхода. — Если что — поможешь мне. Я на тебя надеюсь.
— Мне что-то нехорошо, — сказал кенгуру.
— Мне тоже, — признался И ван.
Во время построения он затесался во вторую шеренгу, вытолкав кенгуру вперед. Сержант, сцепив руки за спиной и глядя себе под ноги, разгуливал по плацу. Откуда-то появился черный уродец и пристроился на левом фланге. На мгновение Иван поймал колючий взгляд его крохотных треугольных глазок.
— Команды «смирно» не слышали?! — рявкнул сержант. — Не шевелиться!
Левая рука, локтем которой Иван придерживал ружье, уже занемела.
— Слушай меня внимательно, — беззвучно сказал он. — Всякое может случиться. Сейчас я нажму на спуск, но ты выстрелишь только тогда, когда мне будет угрожать опасность.
— Она тебе уже давно угрожает, — ответило ружье. — Видишь, у сержанта обе кобуры расстегнуты. Он что-то подозревает.
— Сержантом ты займешься в первую очередь.
— Я из него лепешку сделаю.
— Не надо. Просто дай ему хорошенько по морде. Он нам еще может пригодиться.
— С какой силой дать?
— Ну, примерно, если бы камень величиной с мой кулак упал с высоты двадцати… нет, лучше — десяти метров.
— Хорошо… Внимание, сержант идет сюда.
— Ну-ка, хвостатый, выйди из строя, — приказал сержант. — Десять шагов вперед, марш!
Кенгуру послушно отмерил десять шагов вперед и повернулся лицом к строю. Сержант взял из его рук оружие и стал придирчиво рассматривать со всех сторон.
— Запустил, — сказал он. — Не чистишь. А ведь времени у тебя хватает. Ведь ты не спишь по ночам?
— Не сплю, — сознался кенгуру.
— Тогда ты должен знать, кто выходил из казармы сегодня ночью.
— Я не знаю.
— Ах, ты не знаешь! Зато я знаю!
Тут Иван почувствовал, как что-то твердое уперлось ему в поясницу.
— Подними руки! — провизжал сзади горбун, тыкая в Ивана «погонялкой» — разрушителем нервной ткани. Убить из нее было трудно, зато изувечить на всю жизнь очень даже просто.
Ружье выскользнуло у Ивана из-под шубы, и подошедший сержант ногой отшвырнул его туда, где уже лежало оружие кенгуру.
— Молодец, — похвалил сержант горбуна. — Можешь идти. А ты, — его палец уперся в грудь Ивана, — становись рядом с дружком. Не бойся, суд у меня короткий.
Иван глубоко вздохнул и огляделся. Горизонт исчезал в ржаво-красных смерчах. В небе жидких химических чернил, вокруг маленького солнца мерцали звезды. Строй замер. Карлик, словно ожидая чего-то, остановился шагах в двадцати. Кенгуру, повесив голову, чертил хвостом по земле. Надо было на что-то решаться.
— Закрой пасть! — сказал Иван сержанту. — И не дергайся! Отныне здесь выполняются только мои приказы!
Сержант правой рукой лапнул за рукоятку плазмомета, но в эго же мгновение на том месте, где лежало телепатическое ружье, взметнулся высокий столб пыли. Сержант получил по скуле удар, который вряд ли когда доставался хотя бы одному боксеру-тяжеловесу. Крутнувшись на месте раза три, он сел на песок. Из носа выползла красная сопля и тут же замерзла. Иван перепрыгнул через сержанта и схватил ружье.
— Всем сложить оружие! — крикнул он.
Строй завыл, заверещал и рассыпался. Закрыв глаза, Иван нажал на спуск. Раздались вопли и стоны. Горбатый карлик тряс вывихнутой рукой, а кто-то еще — зашибленной клешней.