Однако, едва замѣтный румянецъ залилъ ея щеки, такъ что она, пожалуй, ужъ пожалѣла о сказанномъ.
"Мнѣ не дадутъ мѣста на такой большой станціи."
"Это правда, вы еще слишкомъ молоды."
Онъ слегка улыбнулся жалкой улыбкой. "Во всякомъ случаѣ, очень любезно съ вашей стороны думать, что причина именно въ этомъ."
"Если бы вы перебрались къ намъ, у васъ все-таки было бы побольше общества. Доктора, живущіе по сосѣдству, бухгалтеры и конторщики. И потомъ туда постоянно пріѣзжаютъ всевозможныя диковинныя суда, и разные люди снуютъ по пристани."
"Капитанъ Генриксенъ съ берегового парохода," подумалъ Роландсенъ.
Однако, какую цѣль могла имѣть такая безмѣрная любезность? Или Роландсенъ вдругъ сталъ совершенно другимъ? Онъ вѣдь зналъ, что его дурацкая любовь была совершенно безнадежна, къ этому вѣдь ужь нечего прибавить. Уходя, она протянула ему руку, даже предварительно не натянувъ перчатку. Шелкъ такъ и шуршалъ, когда она спускалась по лѣстницѣ.
А Роландсенъ попрежнему сгорбившись усѣлся къ столу, и отослалъ телеграммы. Тысячи удивительныхъ чувствъ проносились у него въ душѣ, теплота этой нѣжной руки проникала его всего. Если хорошенько подумать, не все еще обстоитъ такъ скверно; открытіе могло принести большія денежки, если бы онъ только смогъ достать гдѣ-нибудь триста талеровъ. Онъ — обанкротившійся милліонеръ. Но вѣдь въ одинъ прекрасный день онъ еще можетъ найти выходъ изъ своего положенія!
Пришла жена пастора, она хотѣла отправить телеграмму отцу. Ко времени этого посѣщенія Роландсенъ оправился и уже чувствовалъ себя не ничтожествомъ, а большимъ бариномъ. Онъ обмѣнялся съ пасторшей лишь нѣсколькими незначительными фразами. Зато пасторша оставалась на станціи дольше, чѣмъ это было необходимо; приглашала его къ себѣ поговорить.
Вечеромъ онъ опять встрѣтилъ пасторшу на дорогѣ къ станціи, и она не пошла дальше, а остановилась. Вѣрно, ей ничего здѣсь не нужно было, разъ она остановилась.
"Вы вѣдь играете на гитарѣ?"
"Да. Подождите немножко, тогда вы услышите, какъ я играю."
И Роландсенъ пошелъ за гитарой.
Пасторша ждала. Значить, ей собственно ничего не было нужно, разъ она ждала.
Роландсенъ спѣлъ ей нѣчто о своей милой и о своемъ другѣ, вѣрномъ, какъ золото; пѣсенка была простенькая, но голосъ у него былъ большой и прекрасный. У Роландсена была своя цѣль, задерживая пасторшу на дорогѣ: вѣдь могло же случиться, что кто-нибудь пройдетъ въ это время по дорогѣ, гуляя. Случалось же это раньше.
Они снова стали разговаривать другъ съ другомъ, такъ что прошло не мало времени. Онъ иначе говорилъ, чѣмъ ея мужъ, пасторъ; его рѣчь звучала, словно голосъ изъ чуждаго міра, а, когда онъ вдавался въ свои возвышенныя фразы, она широко открывала глаза, словно прислушивающаяся дѣвочка.
"Да, да. Господь съ вами!" сказала она, уходя.
"Должно быть, именно онъ со мной," отвѣчалъ онъ.
Она изумилась: "Вы такъ въ этомъ увѣрены? Почему это?"
"У него есть на то основаніе. Разумѣется, онъ Богъ надъ всѣмъ твореніемъ; но ничего божественнаго нѣтъ въ томъ, чтобы разыгрывать изъ себя Бога надъ звѣрьми и камнями. Мы, люди, одни дѣлаемъ его тѣмъ, что онъ есть. Отчего бы ему и не быть съ нами."
И, пуская въ свѣтъ эту великолѣпную рѣчь, Роландсенъ имѣлъ очень довольный видъ. Пасторша размышляла о немъ, идя домой. Ого! голова, которую онъ носитъ на плечахъ, не случайно же сдѣлала такое открытіе.
Однако, вотъ явился и коньякъ. Роландсенъ самъ притащилъ боченокъ съ маленькой пристаньки подъ навѣсомъ; онъ не пошелъ со своей ношей въ обходъ, а шелъ прямо среди бѣла дня, неся боченокъ подъ своей сильной рукой. Такъ былъ онъ близокъ его сердцу. И, однако же, пришло время, когда Роландсенъ пострадалъ за всю неосторожность. Наступили ночи, когда онъ всюду сталъ разыгрывать роль большого барина и вмѣстѣ съ тѣмъ разгонять чужихъ рыбаковъ, которые, какъ водится, подстерегали дѣвушекъ.
Въ одно изъ воскресеній въ церкви появился отрядъ рыбаковъ, въ которомъ всѣ люди были пьяны. Послѣ службы они стали таскаться по дорогѣ и не уѣхали назадъ на своихъ лодкахъ; у нихъ съ собой была водка, они все больше напивались и оскорбляли прохожихъ. Вверху на дорогѣ пасторъ бесѣдовалъ съ ними, но ничего изъ этого не вышло; позднѣе явился и фохтъ въ фуражкѣ съ золотымъ кантомъ. Тогда нѣкоторые изъ нихъ ушли къ берегу, но трое, и между ними большой Ульрихъ, не пожелали уступить. — Надо замѣтить, что они на берегу, — кричали они, — а потому дѣвушки имъ принадлежатъ. — Въ серединѣ стоялъ Ульрихъ, а Ульриха знаютъ и въ Коротенѣ и въ Финмаркенѣ. Попробуй-ка кто-нибудь подступиться!