Пасторъ вернулся въ свою комнату и продолжалъ размышлять, лежа. Онъ ни въ коемъ случаѣ не станетъ щадить этого легкомысленнаго, полоумнаго господина, который такъ кривляется и безпокоить весь приходъ своими выходками. Онъ не станетъ дѣлать различія между людьми, а будетъ посылать обличенія, какъ Петру, такъ и Ивану, требуя отъ всѣхъ къ себѣ уваженія. Нужно просвѣтить эту темную общину. Онъ, напримѣръ, не забылъ сестру своего помощника Левіана. Она не исправилась, и пасторъ не считалъ возможнымъ больше держать ея брата въ качествѣ помощника. Горе посѣтило домъ Левіана: его жена умерла; и на похоронахъ ея пасторъ окончательно понялъ этого человѣка. Это была такая исторія, отъ которой волосы могли встать дыбомъ: когда добрый Левіанъ долженъ былъ опустить свою жену въ могилу, онъ вспомнилъ, что запродалъ тушу теленка Мокку. Амбары Мокка были по дорогѣ на кладбище; дни стояли уже недостаточно холодные, чтобы сохранить мясо свѣжимъ, онъ и захватилъ тушу теленка съ собою. Пасторъ узналъ объ этомъ отъ Еноха, этого глубоко смиреннаго человѣка съ ушной болѣзнью, и тотчасъ позвалъ къ себѣ Левіана.
"Я не могу дольше держатъ тебя помощникомъ". сказалъ пасторъ. "Твоя сестра живетъ и погибаетъ у тебя въ домѣ, а ты не слѣдишь за ней, спишь всю ночь, между тѣмъ какъ мужчина шляется къ тебѣ въ домъ."
"Къ сожалѣнію," согласился помощникъ, "иногда это бываетъ."
"А къ этому еще и другое: ты везешь жену свою въ могилу, а съ нею вмѣстѣ везешь и тушу теленка! Простительно ли это?"
Рыбакъ взглянулъ на пастора, виднью ничего не понимая, и нашелъ его неправымъ. Его покойная жена была такой заботливой, она первая напомнила бы ему, если бы могла, чтобы онъ захватилъ съ собою теленка. — Вѣдь дорога то одна, сказало бы это усопшее дитя человѣческое,
"Если господинъ пасторъ предъявляетъ такія требованія, то никогда не найдетъ порядочнаго помощника."
"Это ужъ мое дѣло," продолжалъ пасторъ, "во всякомъ случаѣ ты освобождаешься отъ должности."
Левіанъ опустилъ голову и взглянулъ на свою фуражку. Право, эта обида напрасно стряслась надъ нимъ, сосѣди будутъ злорадствовать по этому случаю.
Пасторъ пришелъ въ негодованіе: "Господи Боже мой! неужто ты не можешь, наконецъ, заставить этого человѣка жениться на твоей сестрѣ?!"
"Какъ вы можете, господинъ пасторъ, думать, что я не старался объ этомъ!" отвѣчалъ Левіанъ. "Да дѣло въ томъ, что она не совсѣмъ то увѣрена, который именно."
Пасторъ открылъ ротъ: "Который именно?.."
А когда онъ, наконецъ, понялъ, онъ всплеснулъ руками. Потомъ онъ еще разъ кивнулъ головой:
"Итакъ, я возьму себѣ другого помощника."
"А кого же именно?"
"Я не обязанъ сообщать тебѣ объ этомъ, но это будетъ Енохъ."
Мужикъ задумался. Онъ зналъ Еноха, ему приходилось имѣть кое-какія дѣла съ этимъ человѣкомъ.
"Такъ это будетъ Енохъ!" — вотъ все, что онъ сказалъ на это, выходя.
Енохъ занялъ его мѣсто. Это была скрытная натура; онъ никогда не ходилъ, выпрямившись, а постоянно опускалъ голову на грудь, и основательно смотрѣлъ на вещи. Поговаривали, будто онъ не очень-то честный товарищъ на морѣ: много разъ ловили его на томъ, какъ онъ подставлялъ ножку другимъ. Но это навѣрно была только клевета и навѣты. Съ внѣшней стороны онъ, правда, не походилъ ни на графа, ни на барина, — платокъ на ушахъ безобразилъ его. Къ этому у него была скверная привычка, встрѣтивъ кого-нибудь на дорогѣ, прикладывать палецъ сначала къ одной ноздрѣ, потомъ къ другой и при этомъ фыркать. Но Господь Богъ не обращаетъ вниманія на внѣшній обликъ человѣка, а у этого смиреннаго его служителя, конечно, было лишь похвальное желаніе немножко почиститься, прежде чѣмъ подходить къ людямъ. Когда онъ приходилъ куда-нибудь, то говорилъ: "Миръ вамъ!" а, уходя, провозглашалъ: "Миръ да будетъ съ вами!" Все, что онъ носилъ, было основательно обдумано. Даже большой ножъ, висѣвшій у пояса, носилъ онъ съ такимъ видомъ, какъ будто хотѣлъ сказать: а вѣдь, къ прискорбію, есть и такіе люди, у которыхъ нѣтъ даже пояса. Въ послѣдній жертвенный день Енохъ обратилъ на себя общее вниманіе крупнымъ приношеніемъ: онъ положилъ на алтарь банковый билетъ. Неужто онъ столько заработалъ за это время? Конечно, могло быть и такъ, что высшая сила присоединила свою лепту къ его шиллингамъ. У Мокка въ лавкѣ онъ ничего не былъ долженъ, его сѣти висѣли безъ употребленія, а семья его была прилично одѣта. Дома онъ за всѣмъ слѣдилъ строго. У него былъ сынъ, истинный образецъ юноши хорошаго, кроткаго поведенія. Этотъ юноша плавалъ на рыбную ловлю въ Лофоденъ, такъ что имѣлъ полное право вернуться домой съ синимъ якоремъ на рукѣ, однако, онъ этого не сдѣлалъ. Отецъ съ раннихъ лѣтъ научилъ его страху Божію и смиренію: благодать покоится надъ тѣмъ, кто ведетъ себя тихо и скромно, думалъ Енохъ.