Фантазеры

— Согласен. Но, Клемаш, мы в идеальном положении. Мы вынули человека из привычной среды, и он в нашем полном распоряжении не один год. За то время, знаешь, какого парня можно вылепить.

— Вижу перед собой. Правда, на это дело государство побольше времени и денег потратило! А что получило? Капельку инженера, немножко моряка и уж, безусловно, фантазера.

— Знаешь, Клемаш…

— Знаю. Тоня идет.

— Ну с тобой поговоришь всерьез.

— Еще бы. Тоня идет. Может, это и есть самое серьезное.

— Может быть, ты и прав, Клемаш.

На этот раз Тоня сама взяла его под руку на территории госпиталя.

21

В Ленинград из Москвы лучше всего ехать вечерним поездом. Посмотришь в окно, и можно спать. Только в прощании всегда есть немного надрыва. На перрон надо приходить одному, но Клемаш уперся. Чемодан — в купе, немножко туда-сюда вдоль вагона.

— Юрка, ты зачем в Ленинграде хочешь неделю гробить, пожил бы в Москве. Или боевой поход по местам юношеских побед?

— Отчасти и так. А отчасти хочу сделать несколько почетных кругов вокруг Военно-морской академии. Я иногда думаю, что, если бы у меня за спиной уже была академия, может, не потребовалось бы «героическое» глотание газов…

— Ого, это основательная мысль. Будешь делать круги, меня вспоминай.

— Это без юмора?

— Какой тут юмор. Я представитель центра, мне надо умным выглядеть. И может, меня честолюбие распирает…

— Загибаешь, Клемаш. Количество звездочек на погоне тебя волнует лишь с одной точки зрения: сколь часто первому надо руку к козырьку прикладывать.

— Все ты знаешь, только Тоню не учитываешь. Она передо мной такие задачи ставит…

— Ну тогда тянись, Клемаш. Может, мы еще посидим вместе на лекциях.

— Может.

Поезд тронулся плавно, без гудка. Поезд шел в Ленинград. В Ленинграде пройдет последняя неделя отпуска. Поезд шел в Ленинград, но Доватор знал, что впереди его ждет океан.

Часть четвертая КАК МЫ БЫЛИ ХОРОШИМИ

* * *

Понимаешь, это просто —
Брать закаты на ладонь.
В Белом море желтый остров,
Вдалеке горит огонь.

В Белом море остров тонет,
Звезды слушают прилив,
Ходят волны, словно кони,
Гриву набок завалив.

Кони в берег бьют копытом,
Кони стелются вдоль дна.
В брызги мелкие разбита,
Разлетается волна.

Понимаешь, это просто —
Слушать медленный прибой.
По волне скользит берёста —
Пароход с большой трубой.

На волне бревно играет,
Крутит белые бока,
И пугает, и пугает
Молодого рыбака.

Понимаешь, это просто —
Море, небо, темный лес
И кресты морских погостов
Маяками до небес.

Я тебя давно не вижу,
Я тебя давно забыл.
Оттого я, верно, выжил,
Что я сразу разлюбил.

Ты уходишь, словно остров,
Ты как небо и прибой…
Кабы мог я нынче просто
Побеседовать с тобой.

1

Решетка Летнего сада и снег. Больше ничего, но сразу ясно, что идет война. Гравюра прислонена к стене. Батя голову наклонил и смотрит на гравюру так, словно то не его работа, словно он только меняет листы, показывая школьному другу черно-белые оттиски.

И мастерская на втором этаже почти развалившегося дома тоже не его, и Альбина стоит у стены и смотрит, словно видит все в первый раз. И Батя вовсе не ее муж, с которым она нянчится уже пять лет. Трудно быть женой художника, если быть настоящей женой.

Доватор смотрит на гравюры, и хотя у него на плечах уже погоны капитан-лейтенанта, а позади и дальний поход, все равно он чувствует себя мальчишкой.

Юрка смотрит на гравюры, и ему не верится, что это сделал Батя, с которым они столько лет вместе просидели на одной парте. Тот самый Батя, который рисовал ковры на толе с лебедями и беседками, и они вместе торговали ими на базаре, потому что и Бате и Галине Павловне нужно было питаться получше.

Галина Павловна умерла почти сразу после того, как Батя закончил Академию художеств, и очень обидно, что нет ее сейчас в мастерской и она не видит, как здорово сын работает. На такое она не рассчитывала, она только хотела, чтобы он голодным не сидел. Впрочем, с финансами у Бати и сейчас, кажется, не очень густо.