…и в гробовой тиши провозгласит он тост за упокой души, за вечную любовь…
Она чувствует, что и сама одета по погоде, что за нее кто-то решил, как одеться и куда ей пойти. Лиза вскидывает глаза к небу, уверенная в том, что вот-вот отыщет взглядом ниточки, за которые дергает некто невидимый, подводя ее к чему-то важному и неотвратимому. Но нитей нет и невидимого нет, или она просто не видит невидимое. Стогова лихорадочно прикуривает, но дым уже не спасает, а голова лишь быстрее наполняется обрывками событий, и она чувствует, что скоро все узнает.
Лиза не хочет этого знать. Это последние страницы ее пока еще светлого существования, кто-то отберет у нее этот свет. Кто-то уже отбирает его, прогоняя годы жизни на перемотке. Тогда на кой черт ей это показывают? Что она должна сделать? Остановить то, чего нельзя остановить? Тогда зачем?
«Миша, — девушка срывается с места и несется неизвестно куда, но раз это чей-то сценарий, значит ее приведут туда, куда нужно, — Миша, дождись… только не делай ничего…».
Он и не делает. Делают за него. Теперь все идет по плану, так, как должно идти.
Комментарий к
В мае 2011 года из группы “Король и Шут” ушел Андрей Князев - один из авторов и исполнителей песен.
========== Часть 8 ==========
Тень на стене пляшет за тобой всегда,
Даже когда ты спишь.
Злоба и любовь, прошлое и новь. Дыши, дыши…
Снова на самый край и играй, играй!
Всем в этом зале Свет свой и Тень ты отдай, отдай…
Вечереет. Окраина города. Лиза стоит перед воротами коттеджа. В окне второго этажа горит свет. Она знает, что это дом Михаила Горшенева, лидера группы «Король и Шут». Теперь почему-то именно так в ее голове произносится его имя. Михаил. Не Миша, не Миха, не Мишка. Словно ничего и не было.
Стогова выкуривает уже третью сигарету, чего-то дожидаясь. Как будто ее ведут, как будто нашептывают на ухо, что делать дальше.
Если Стогову поймают, то увезут в «психушку», или в «обезьянник», потому что выглядит она, стоящая в вечерних сумерках перед домом рок-музыканта, как помешанная фанатка.
Момент «что-то делать» наступает ровно на четвертой только-только прикуренной сигарете. Внутри у девушки щелкает, и она, затушив своей черной аккуратной туфелькой выброшенную сигарету, спешит к приоткрытым воротам, толкает тяжелую дверь, входит во двор, опасливо оглядываясь и боясь, что здесь может быть собака. Но, к счастью, все обходится - собаки нет - и девушка приближается к крыльцу. Она взволнованно дыша поднимается по ступеням, протягивает дрожащую руку к звонку и едва успевает нажать на черную кнопку, как вдруг дверь резко открывается, и Лиза несколько секунд просто таращится в знакомые темные глаза.
Горшенев молчит и ждет, что она скажет, а Стогова боится и слово вымолвить, потому что не знает, помнит ли ее Миша, знакомы ли они вообще.
— Лиза? — произносит он слегка раздраженно, и девушка заметно расслабляется, нерешительно улыбаясь.
— Привет, — говорит она и придумывает на ходу, — тебя не было на репетиции.
— Я приболел, — как-то резко отрезает Горшенев.
Он смотрит на Стогову так, словно она дико его обидела. Вот только чем и когда? Она вновь не помнит, и тут он экспрессивно выпаливает, что вполне в его манере:
— Ты, я смотрю, вообще страх потеряла! — Миша надвигается на нее, захлопывая позади себя дверь, затем сжимает ее руку и уводит за угол дома. — Оля дома, понимаешь, да? Ты на черта приперлась? Мы же все решили днем.
— Оля? — пересохшими губами выдавливает Лиза. — Решили? Днем? Да… да, конечно… Миш, а что решили?
Горшенев, желая убедиться, что у нее все в порядке с головой, прижимает ладонь к ее лбу и спрашивает:
— Ты вообще спала после того, как ушла?
— Откуда ушла?
Миха вздыхает, прикрывая глаза, и отходит от девушки. Именно в этот момент из-за угла высовывается миловидная блондинка, которая впивается в лицо Лизы вначале придирчивым взглядом зеленых глаз, а потом, широко улыбнувшись, подходит ближе, говоря:
— Мишутка, ну ты как всегда, — она берет Стогову под руку и ведет к крыльцу. — Мог бы и в дом пригласить. Нехорошо держать коллегу на улице. Пойдем-пойдем, — бросает блондинка на Горшенева взор через плечо, — дома обсудите свои планы, тем более, что Саша уже спит.
— А Саша… это… — пытается восстановить в голове картину происходящего Стогова, и женщина смотрит на нее немного диковато, отвечая:
— Ты всего-то две недели не видела нашего ребенка, а уже делаешь вид, что вообще с нами незнакома.
— Оль, — окликает как-то подозрительно обеспокоенный Миха, — давай мы с Лизкой тут посидим, в беседке, а потом она поедет и поспит, а то странная какая-то.
Оля? Оля Горшенева… жена Миши. Саша — дочь.
Стогова опирается о стену дома, прижимая руку к груди, потому что внезапно весь воздух заканчивается, словно становится густым и теперь не может попасть в ее легкие. Пока Оля спорит с Мишей, Лиза смотрит себе под ноги. И вереница воспоминаний накрывает ее темным покрывалом с ясными солнечными пятнами…
…бьет навылет, а внутри горячо. На губах твоих огонь — горячо.
Да, в этой какофонии звуков из прошлого Лиза ощущает и нечто доброе, родное, легкое. К примеру, шутки Миши, его взгляды, его стойкость против мягкого очарования Лизы. Он другой. Психованный, нервный, слишком горячий, порой грубый и хамоватый, но добрый, он бесконечно добрый медведь-Мишутка.
Стогову это устраивает, потому что теперь она все понимает и помнит, но ничего ему не скажет, пусть первым заговорит Горшенев…
Ольга уходит в дом, видимо, сдавшись. Лиза не знает наверняка, потому что вообще не слушала их разговор.
Миша уводит Стогову в беседку, увитую густым плющом. Она садится на скамью, а Горшенев, привалившись плечом к деревянному столбу, прикуривает, поглядывая на Лизу. Она наблюдает за хаотично разлетающимся дымом, спешно рассеивающимся в воздухе из-за сквозняка, и видит, что теперь Горшенев снова такой, каким был с ней прежде. Он спокоен, как лев перед тем, как сожрет свою жертву. Да, именно такое сравнение сейчас ему и подходит лучше всего, поскольку внешняя сдержанность неумело прикрывает бушующий ураган в темени его глаз.
— Мы разошлись совсем недавно, а ты уже приехала сюда, — начинает Горшенев. — Мне нужно было твоего мудака размазать по стене, чтобы ты осознала? Он — мудило, понимаешь, да? Полный мудило. Я тебя по-человечески просил не встречаться с ним, он мешает работе. А ты постоянно с ним пересекаешься. Это, блять, как шутка какая-то, издеваешься, что ли, деточка? Я тебя за такие шутки, — распаляется Миха, — вышвырну из группы. Это понятно? — Стогова молча кивает, все-таки желая услышать больше, потому что у нее в голове не укладывается, каким образом Миша стал так беситься из-за Кости. То есть это что такое, ревность? Или что? — Я серьезно, малявка, не связывайся с Метелиным, он тебе уже подосрал один раз, подосрет и во второй.
— Подосрал? — наигранно весело переспрашивает Стогова. — Когда?
— Нет, блять, точно издеваешься! — срывается на крик Горшенев, и Лиза вскакивает, рявкая в ответ:
— А с какого хера ты ревнуешь? С толку меня сбиваешь!
Глаза Михи совершенно явственно лезут на лоб, он разве что дымом не захлебнулся от изумления.
— Ты чего несешь, Лиза? — даже как-то испуганно произносит Горшенев. — Ревную? Тебя?