— Просто ты запуталась, — выдвигает свое мнение Миха. — Не заморачивайся. Скорее всего, это усталость. Ты, Оль, головой раньше не ударялась?
Лиза готовится ответить, но замирает с раскрытым ртом, а затем, сверкнув зелеными глазами, переспрашивает:
— Оля?
— Что?
Миха выглядит крайне удивленным, прямо таращится на нее в недоумении, и Лиза, разозлившись на него, выпаливает:
— Что-что, ничего! Ты меня Олей назвал, а я спросила просто. И да, головой я ударялась, — и девушка уверена, что это так, но она все равно не знает, почему она в этом уверена.
В некоторой степени Стогова уже и сама ничему не удивляется, она спокойно смотрит на Мишу и ждет его реакцию на эту «Олю».
«Оля? — продолжает думать Лиза, проводя какие-то не до конца ей понятные параллели, — Оля. Ольга. Ольга Горшенева. Что? Кто это? Ольга Горшенева?».
— Слушай, ну оговорился, наверное. Я сам не понял, так что не психуй, — тут же пыжится Горшенев и, хватая Лизу за кисть, ведет за собой, при этом она едва поспевает за ним. Что ее рост против «горшеневских» длинных ног? А бедра, кстати, у него офигенные. Она ловит себя именно на том, что, плетясь чуть позади Михи, таращится на его ягодицы и бедра.
«Поглядите-ка, — мысленно усмехается блондинка, — во мне девица пробудилась. Девица, залюбовавшаяся ягодицами. Ого, почти рифма. Может сказать Михе? Он точно заценит».
— Миша, — окликает Лиза, глупо хохотнув, но осекается, когда случайно скользнув взглядом по лицам столпившихся в парке людей, замечает нечто невразумительное, нечто несуразное, то, чему она тут же у себя в голове дает прозвище — Безликий. И это слово как нельзя лучше характеризует человека в черном похоронном костюме, который стоит чуть поодаль от этой толпы и, наверное, смотрит прямо на нее. Лиза не видит этого наверняка по одной ужасающей, леденящей душу причине: у Безликого нет лица*. Вполне логично, потому-то он и Безликий.
— Ты его видишь? — вырвав свою руку из пальцев Горшенева, спрашивает Стогова, но сама не отрывает глаз от странного существа, которое она воспринимает во всем том безумии, что плодится в ее голове, очень даже своевременно появившимся. Вовремя и к месту. Он, как посланник, стоит никем незамеченный и ждет.
Лиза делает шаг в его сторону, и неестественно длинные руки Безликого вдруг приходят в движение, начиная болтаться как веревки на сильном ветру, будто в них совсем нет костей.
— Блять, ты меня достала! — орет Горшенев позади Лизы, за шмотки отшвыривая ее в сторону, а мимо тут же проносится мотоциклист.
Все прекращается. Безликого нет. Лиза ошеломлена. Она пялится на Мишу, который непонимающе и злобно смотрит в ответ, а потом он разводит руками, спрашивая на повышенном тоне:
— Что на этот раз? Увидела мужика без лица? — выдает Миша, а Стогова прищуривается, вглядываясь в глаза Горшенева.
— Да, — неуверенно признается она.
Тот цокает, матерясь, потом взмахивает рукой и, резко крутанувшись, идет прочь, но на ходу все же бросает:
— Скажи еще, что у него были длиннющие конечности.
Стогова провожает Миху совершенно спокойным взглядом, тихо говоря:
— Да, так и было.
Неизвестно, как Миша смог услышать шепот Лизы, но он оборачивается:
— Малявка, иди домой, а. Вся твоя мистика — хуйня.
Вот это Миха Горшенев. Вот в этом весь он. Сказал, как отрезал.
Лиза помнит о том, что его дико бесят все эти потусторонние штуки. Он просто не верит в это. Но почему тогда так легко воспринимает «заскоки» Стоговой? Или он просто считает ее психически нездоровой? Возможен и такой вариант, а вообще…
Как много она помнит о нем, и совсем ничего, почти ничего о себе…
***
Лиза сидит на кухне. Мама готовит блинчики. Вот им хочется вечерком поесть блинчиков.
Это та самая квартира, в которой Стогова Лиза провела все свое детство, только тогда у нее еще был отец. Потом он ушел. Все как обычно. Лиза осталась с матерью.
Это она точно помнит. Помнит и шкафчики, сиреневые с глянцевым блеском, и вытяжку, всегда начищенную до блеска, и красивый темно-коричневый ламинат на полу. Она помнит маму с ее ясными зелеными глазами — чуточку светлее, чем у Лизы — и каштановыми волосами. Помнит ее улыбку. Также Лиза уверена, что раньше она и сама была брюнеткой, но, покончив со школьным обучением, осветлилась и принялась экспериментировать с цветом волос.
А вот с возрастом у Лизы немного не ладится. То есть она предполагает, что ей лет двадцать шесть, но какое-то внутреннее сомнение убивает напрочь всю уверенность. Однако спрашивать маму о своем возрасте — это дико глупо и непредусмотрительно. Мама будет волноваться. Это ни к чему Лизе.
— О ком грустишь, моя красавица? — интересуется Марина у дочери. — Утренняя прогулка разочаровала?
— Ну… не то чтобы… постой, а ты откуда знаешь об этом?
— Как откуда? — искренне удивляется Марина и, отвлекаясь от готовки, оглядывается на Лизу. — Миша приходил. За час до того, как ты вернулась с прогулки. И… знаешь, дочурка, он говорил немного странные вещи.
— Какие это вещи? — напрягается Лиза и подается вперед, едва ли не опрокинув любимую кружку с чаем.
— Лиз, ты что с ним имеешь общего? — спрашивает мать у девушки. — Взрослый мужчина… хотя ладно, допустим, разница не такая уж и большая. Но меня удивляет то, что ты попала к нему в группу. Я тебя постоянно жду, Лиза, — это звучит довольно странно, вполне предсказуемо, но отчего-то странно. Так считает Лиза. — Тебя вечно нет дома. Я жду тебя. Лиза. Слышишь меня?
Марина смотрит на дочь в упор, и теперь этот взгляд кажется девушке, мягко говоря, неприятным, и Лиза опускает глаза.
— Мама, что говорил Миша?
Лиза слышит, как ее мать вздыхает.
— Сказал, что Костя ему все рассказал, и что ты на самом деле в норме, и ничего особенного с тобой не происходит. Только то, что должно. Все. Мне это показалось очень странным.
— Да, действительно, — задумчиво бормочет девушка. — «Только то, что должно» — звучит жутковато.
— Нет, — вдруг изумляется Марина, взбивая венчиком яйца. — Миша сказал, что ты в норме. Именно это выглядело странным. Ведь я же знаю, как на самом деле ты себя чувствуешь. Я ближе всех.
— Мам…
— Лиза, иди к нему.
— К кому? — Девушка встает из-за стола, потому что ей хочется убежать отсюда. Вообще ей хочется вырваться из этого незнакомого мира.
Марина снова оглядывается, произнося с легкой укоризной:
— К Мише, к кому же еще? Он звонил, просил тебя приехать на репетицию.
— Почему раньше не сказала?
— Я решала, стоит ли тебе продолжать это.
— И?
Марина качает головой, обреченно и обессиленно говоря:
— Продолжай. Я не смогу это остановить. Мне очень жать, дочурка, прости, мне очень жаль…
***
Утро пришло. Солнце встает.
Двери открой и пусти ночь погулять.
Сон последнюю песню поет.
Солнце встает.
Кому-то здесь жить, кому-то бежать.
Лиза будет верить Горшеневу до последнего вздоха. Его или своего. Но если все же его, она пронесет это до конца. Не потому что считает его лучшим среди всех, просто он для нее лучший. Просто она видит в Мише то, что он хочет скрыть. Он постоянно это скрывает, но она все равно каждый раз обнажает его душу. Только Лиза не знает, понимает ли это сам Горшенев.
Но, скорее всего, понимает. Она ведь продолжает смотреть на него, когда он не смотрит в ответ.
Они сидят в небольшом помещении, где репетируют уже около трех часов. Ребята вышли покурить, а Миша молчит и перебирает струны гитары.
Он в своей черной футболке «Sex pistols» и темных штанах выглядит очень угрюмым и мрачным.