– Дети будут меня искать, – произнесла она, все еще испытывая неловкость.
Тэд распахнул дверь, и на Элизабет пахнуло вечерней свежестью и прохладой. Она с наслаждением вдохнула чистый прозрачный воздух и почувствовала, как проясняется в голове. Соски затвердели от холода и обозначились под тонкой блузкой, и чтобы Тэд не заметил этого, а также чтобы согреться, она обхватила себя руками. А вдруг Тэд все-таки заметил? Что он тогда подумает?..
– Мне нравятся все эти ненужные вещи с кружевами, которые вы носите под верхней одеждой, – вдруг заявил он.
– Что? – Элизабет даже поскользнулась на мокрой траве и резко обернулась.
Обезоруживающе улыбаясь, Тэд пояснил:
– Я вовсе не считаю их ненужными. Просто цитирую Мэтта.
Он смотрел на женщину чисто по-мужски, с видом превосходства, так повелось еще со времен Адама, и ни один закон в мире никогда не подвергал это сомнению.
– Женщина во всем должна быть женщиной. И в одежде тоже.
– Благодарю вас.
– Вы предпочитаете тонкие ткани? – спросил Тэд, буквально впившись взглядом в проступающие сквозь блузку соски.
Элизабет облизнула губы.
– Мне нравится выглядеть женственно. Кроме того, это на пользу моему бизнесу.
– Совершенно верно. Вы, насколько мне известно, торгуете в вашем магазине дамским бельем? – сказал Тэд и, видя, что она удивлена, пояснил: – Однажды я был в «Кэйвано» и видел вас сквозь витрину.
– О!
Откуда все-таки Тэд знает о ее бизнесе? Первый вопрос. И второй. Что он делал в отеле «Кэйвано». В конце концов она обругала себя за наивность.
Ведь отель «Кэйвано» со своими шикарными номерами просто создан для интимных встреч. Так неужели не ясно, зачем Тэд Рэндольф, такой привлекательный мужчина, посетил «Кэйвано» в самый разгар дня после обеда, не позже, поскольку Элизабет закрывала свой магазин довольно рано. В отеле первоклассные рестораны, но в городе немало мест, где можно так же хорошо пообедать, только гораздо дешевле. Вероятнее всего, не голод привел Тэда туда, а совсем другие желания.
– Тогда я и узнал название вашего магазина, но до этого не раз задавался вопросом, что за странный номерной знак на вашем автомобиле.
– Это идея моей сестры, – ответила рассеянно Элизабет.
С кем, интересно, он встречался в «Кэйвано»? С продажной девкой, нанятой на несколько часов? Безнадежно влюбленной домохозяйкой или же с деловой женщиной, решившей немного расслабиться после трудов праведных? Впрочем, не все ли равно. И задетая за живое собственным любопытством, Элизабет сказала:
– Когда в следующий раз будете в отеле, загляните в мой магазин. Хотя бы поздороваться.
– Благодарю. Непременно. Возможно, я даже куплю что-нибудь. Ваши товары выглядят… весьма привлекательно.
Он снова бросил мимолетный, но внимательный взгляд на ее груди. Или ей показалось?
– Ну, еще раз спасибо за то, что сняли меня с дерева.
– Не за что.
И снова от звука его голоса тепло волной разлилось по ее телу. Элизабет не могла себе этого простить и распрощалась с ним очень холодно:
– До свидания, мистер Рэндольф.
– До свидания, Элизабет.
Он словно не услышал официального «мистер Рэндольф» и нарочно назвал ее по имени. Быстро кивнув, Элизабет торопливо пересекла его двор и очутилась в своем. Возле злополучного клена женщина подобрала туфли, но не стала обуваться и направилась к черному ходу. Лишь закрыв дверь, она почувствовала себя в безопасности и с облегчением вздохнула. Однако передышка длилась недолго. Со стороны парадного входа послышались голоса возвращающихся детей.
– Мама?
– Я здесь. – Элизабет бросила туфли на пол и босая прошла к холодильнику. Хвала Всевышнему! Миссис Альдер не забыла вынуть из морозилки полукилограммовый кусок вырезки, который уже успел оттаять.
– А что на ужин? – спросила Миган, приоткрыв дверь на кухню.
– Гамбургеры.
– Можно я зажгу гриль? – спросил Мэтт.
– Нет, я поджарю их здесь.
– У-у, мам. Гамбургеры гораздо вкуснее, когда их жарят на улице.
– Только не сегодня.
– Почему?
О Боже! Эти бесконечные «почему»?
– Потому что я ваша мать и сказала «нет». А сейчас быстро умываться и накрывать на стол.
Дети моментально исчезли, бормоча себе под нос, что это несправедливо. При одной мысли о мясе, приготовленном на древесных углях, у Элизабет потекли слюнки, но сегодня ей не хотелось выходить из дому.
На протяжении всего лета ей становилось не по себе при одной лишь мысли, что Тэд Рэндольф сидит у себя на застекленной веранде и смотрит телевизор до поздней ночи. Всякий раз, выходя во двор, Элизабет колебалась: то ли поприветствовать его так же, как соседей, то ли ограничиться коротким взмахом руки? И эта неуверенность действовала ей на нервы.
Если сосед почему-либо не замечал ее, она старалась не привлекать его внимания. Если же замечал, тут же отводила глаза. В конце концов Элизабет решила, что благоразумнее всего игнорировать мистера Рэндольфа.
В общем, она вела себя как девчонка или, что того хуже, как дурно воспитанная женщина. Что поделаешь! Вдове приходится быть предельно осторожной, чтобы не запятнать своей репутации. Рискуя прослыть гордячкой, Элизабет все два года после смерти мужа была совершенно недоступна для представителей противоположного пола.
В то злосчастное утро она помахала Джону, когда он уходил через черный ход, даже не подозревая, что видит его живым в последний раз. Ее внимание было поглощено Миган, которая в последнюю минуту вспомнила, что ей нужны для школы катушка ниток и кусок картона. Элизабет даже не взглянула, какая рубашка и какой галстук на муже, не заметила, что он весь оброс, пока не увидела его в морге, когда пришла для опознания трупа, доставленного с места автомобильной катастрофы на автостраде. Ей потребовалось много дней, чтобы вспомнить содержание их последнего разговора. Чтобы вспомнить, когда в последний раз они целовались и занимались любовью.
Но она никогда не забудет его улыбку и смех, доброту и ласки, его страсть в моменты близости, его планы на будущее. Джон был отличным мужчиной, он дал ей двух прекрасных ребятишек и много счастья. А теперь в сердце у нее пустота, которую ей никогда не заполнить.
И сегодня эта незаживающая рана мучила Элизабет сильнее обычного. Вот почему, желая спокойной ночи Миган и Мэтту, она так прижимала их к себе, так обнимала, что им стало как-то не по себе от этих нежностей и они поспешили высвободиться из материнских объятий.
Столь бурное проявление любви к детям свидетельствовало еще и о том, что Элизабет вообще истосковалась по любви и ласке. Ей так недоставало близкого человека, мужчины, что порой казалось, она просто не выдержит.
Погасив в доме свет, Элизабет вошла к себе в спальню и включила торшер с бронзовой подставкой и стеклянным абажуром в виде лотоса. Она поменяла интерьер спальни через несколько месяцев после смерти Джона – слишком мучительны были воспоминания.
Элизабет обставила комнату по своему вкусу, но сейчас это не доставляло ей никакой радости. Оценить уют и красоту можно по-настоящему только вдвоем. Для нее же спальня была чем-то вроде монашеской кельи. Лайла права. Вести монашеский образ жизни совсем не сладко. Что хорошего в одинокой постели? Элизабет так хотелось чувствовать рядом тепло мужского тела.
Но что делать вдове с двумя ребятишками, для которых она должна служить образцом нравственности? Ничего. Хорошо Лайле давать советы! Но Элизабет не может уложить рядом с собой мужчину, чтобы он ублажал ее. Почему нет пилюль, снимающих сексуальное возбуждение, как аспирин – лихорадку.
Ох, уж эта Лайла! Поддавшись ее дурацкой философии, Элизабет вела себя с Тэдом, то бишь с господином Рэндольфом, как настоящая идиотка. Наверняка он сейчас потешается, вспомнив, как она разволновалась, когда он снимал ее с дерева.