Он — сценарист, его знают, хотя, как известно, художников нет. Не только сценарии, он и пьесы писал, пока не увлекся кино, потом, когда появилась Анюта, стал работать на телевидении. А что же мехмат? Математика — высшее достижение человеческой мысли, никакой практической цели он не преследовал, отправившись на мехмат. Откровенно сказать, это тоже уступка была — родителям, самому ему хотелось другого: ставить, играть, сочинять. Театральная студия МГУ находилась в то время на очень приличном уровне, и он пропадал в ней все вечера, а к экзаменам — подчитает и сдаст. Видно, были все же способности. И армии избежал.
Математика математикой, есть кое-что, чему научиться сложней: трезвиться и бодрствовать, не унывать. Ничего ведь сопоставимого даже с тем, что пережили родители, не говоря уж о бабушках-дедушках, не происходит. Да, страшновато. Но больше ведь скучно, не правда ли? Так что не следует добавлять окружающим — тем, кто дороги нам не как вещь, — дополнительной тяжести. Может, не так все и плохо? Может, все лучше, чем кажется? Нельзя же просто сидеть ненавидеть режим. Надо работать, писать, детей учить музыке (жена Варя преподает гармонию), русскому языку. Тем же, кого он меньше щадит, чье спокойствие не так ему дорого, он, напротив, советует — эвакуироваться поскорей:
— Нам не хватает воображения. Эмиграция — жуткая вещь: парижский чердак или, не знаю, многоквартирный дом в Бруклине… А вот представить себе часового на вышке, подъем в шесть утра — нет, не хватает фантазии.
У самого у него с фантазией хорошо. Поэтому после разговоров про вышки и часовых, им же начатых, он ночами ворочается без сна. Обещает себе, что проснется, исполненный радости, благодарности — родителям, дочке, жене (в Бога он верит все меньше), друзьям, наконец, но чаще и чаще, в последнее время особенно, просыпается с сердцебиением, несвободный, скованный. Но он с этим справится, непременно. Во всяком случае, его девочки не должны страдать — с таким настроением он живет последние два с половиной года, в таких мыслях дожил до первого сентября.
— Андрей Георгиевич, почему вы ушли с телевидения? — Лидия из Краснодара: низкий лоб, челка и мелкий, характерный такой говорок.
— С телевидения все приличные люди ушли. — Разве она не заметила?
У них на Кубани… — При чем тут Кубань? Эта Лидия — очень активная девушка. Что она раньше делала?
Студентам сценарного отделения всем уже около тридцати, образование у всех, профессия.
— Работала в ЖКХ, а что?
Так почему он ушел, она спрашивает.
— Решил, что не буду снова вступать в комсомол.
Непонятно? И хорошо.
Вот его новый курс: две Насти, две Оли, пара невзрачных юношей (эти, он знает, скоро отсеются, попросту перестанут ходить), девушка Лидия и, наконец, главный источник опасности — умница, брюнетка с зубами, Рахиль. Курс двухгодичный, коммерческий, брать надо всех, есть только две разновидности учеников, которых он опасается, — безумцы и умницы. Вот и одна из них: неровные крупные зубы, большие глаза. Верхние десны видны, когда улыбается. Сценариев тут не дождешься — фантазии ни на грош, голова ее переполнена и , заморочит она его разговорами. Но — Рахиль, восемьдесят седьмого года рождения: кто-то назвал свою дочь Рахилью в восемьдесят седьмом.
Итак, он их будет учить ремеслу сценаристов. Да-да, ремеслу, дорогие мои: продлившись без малого двести лет, романтическая эпоха закончилась. Время, когда художник сидел во главе стола, полного знати, всех этих ужинов Рихарда Вагнера с Людвигом, королем Баварским, минуло, кануло. Идеи о вдохновении, внушаемом свыше, если они у вас есть, забудьте их, выбросьте из головы. Некогда, в дни триумфов — он произносит имя известного пианиста, друга родителей (Рахиль кивает, остальным оно не говорит ничего), — его наставляли вести себя рядом с гением незаметно, ступать бесшумно, как в доме смертельно больного, не приведи Бог заговорить о прошедшем концерте, тем более — будущем, вообще о музыке. То ли дело теперь, с молодыми ребятами, а среди них немало есть изумительных мастеров, тот же Вадик (он называет фамилию), сосед его: народ был? принимали нормально? как прошло? Хмыкнет: прошло. Или просто: сыграл, как смог. Все, пошли пьянствовать.