— Мы слабостью сильны.
— А мы безмерно. — Улыбаются, машут рукой.
Их ласка в иных обстоятельствах была бы очень приятна — такие они красавицы и такие свои, но сегодня он мало чувствует. Ни близнецы, ни выпитое вино не развеселили, не опьянили его. Да он и не пил почти.
— Твою ж мать! — водитель ударяет по тормозам, выводит его из болезненной дремоты. — Видал, что творит? Этим, — вставляет еще ругательство, — можно все. Номер видал? ЕКХ97. Знаешь, что это за серия?
Откуда ему знать про какие-то номера? Просит чуть-чуть приглушить радио — русский рэп, не худшее по нынешним временам, пусть будет, только потише — и снова пробует дозвониться тем, кто искал его, пока у него шли занятия. Теперь механический голос ему предлагает ввести индивидуальный пароль. Какого черта? Что за пароль?
— По этим навороченным аппаратам, — водитель тычет пальцем в его телефон, — могут любого вычислить. Кто где находится, о чем говорит. Даже если вырубить, и батарею вытащить. . Все мы под колпаком.
Лучше назад было сесть. Что там про автомобильные номера? — И водитель ему рассказал: когда он неделю назад тещу свою хоронил, то в обход очереди из похоронных автобусов к крематорию подрулил мужик — один, без помощников — тоже номера ЕКХ, «Форд», минивэн — подошел к работникам, те ему помогли два гроба сгрузить — завезли их внутрь, мужик с ними тоже прошел — все, через три минуты выходит, развернулся, и нет его.
— А кто в тех гробах? — Он старается, чтоб голос его не дрожал.
— Хрен его знает. Может, такие, как мы с тобой.
Ему становится ощутимо нехорошо, он начинает часто дышать — до помутнения в глазах, до жуткого сердцебиения. Как окно открыть? Опускает стекло до конца, подставляет лицо потоку холодного воздуха. Не спрашивая разрешения, поворачивает колесико радио — прибавляет громкости. Он больше не слышит водителя — любой рэп, любое говно лучше, чем эти истории о гробах. На зеркале надпись: Objects in mirror are closer than they appear. В такт музыке принимается повторять: Objects in mirror / Closer than they appear. Предметы в зеркале ближе, чем кажутся. Ближе, чем кажутся или чем появляются? Учите . Где они ? В зеркале? Ум за разум. … Что это значит?! — Что? Нет, блевать он не собирается. Одностороннее? Ничего, выйду тут. Домой, скорее бы. Как же его трясет! Он доходит, почти добегает до поворота в свой переулок, вон он — подъезд. Еще каких-нибудь тридцать метров, и он у себя. Но прямо на тротуаре рядом с подъездом — незнакомая темная «Вольво», огни не горят, но мотор работает. И длинные тени возле нее. Номер? Какие буквы, как он сказал? Номера как будто нарочно грязью заляпаны. Нет, тень одна, но двойная. Он сжимает в кармане ключи — можно ударить ключами или бросить связку в чужое окно, разбить, устроить переполох. Рвануться? Бежать? Он не чувствует ног. Допрыгался, Киссинджер? Сейчас, сейчас он сделает шаг или два и услышит окрик: «Стой, сука!» — и страшная сила схватит его за плечо.
Тень щелкает зажигалкой, прикуривает. Боже мой, !
Тот тоже узнал его:
— Андрей Георгиевич, отдыхать?
Не помня себя, он бросается открывать дверь, как вдруг — удар в голову. Трубы, леса, он забыл про них — не пригнулся, входя. От удара садится на корточки, прижимает руку ко лбу. Нет, крови нет. Переводит дух. над ним склоняется, хочет помочь — не надо, все хорошо. Все действительно хорошо, только очень болит голова.
«Саечка за испуг» — так это называлось в школе. Надо бы приложить холод. Вошел в лифт, прислонился к зеркалу лбом, постоял с полминуты. Нажал свою кнопку, и, пока поднимался к себе, все прошло. Отстранился от зеркала, посмотрел внимательно на себя: давно его так не колбасило. «Саечка за испуг» — он забыл уже и французский, и математику, а такая вот ерунда помнится до сих пор.
Тихо вошел в квартиру, заглянул в спальню, а затем и к Анюте, дочери. Так он и думал, спят. Кто это, Геббельс, своих девочек отравил напоследок? Вышел на кухню, у окна постоял, посмотрел на темный пустой тротуар. Потом прошел в ванную, взял мыло, щетку, набрал в таз воды и тер стенку лифта, пока целиком не отдраил ее от усатой сволочи. Ошметки смел в шахту. Полюбовался на пустую, еще мокрую стенку лифта, опять взглянул на свое отражение в зеркале. Ну что, можно снова считать себя молодцом?