В банке Стас задержался ненадолго, молодой президент «Москредита» решал все вопросы быстро и оперативно, как и сам Панов, и даже согласился отпустить Дарью с работы, узнав причину, по какой его клиент просил отпустить работницу. После этого Стас помчался в издательство, а оттуда — за цветами на рынок, чувствуя, как в душе растет ожиданиекаких-то перемен в жизни. К половине третьего он был уже на мосту, соединявшем улицы Беговую и Девятьсот пятого года над железнодорожными путями; оставалось лишь свернуть под мост и выехать на Хорошевское шоссе, в начале которого располагалось здание банка «Москредит», когда следовавший за машиной Панова джип «Шевроле» с черными стеклами (Стас заметил его за собой давно, но не придал значения) догнал «Рено-Сценик» и на повороте с ходу врезался в заднее крыло машины. «Рено» Панова от удара развернуло на девяносто градусов, выбросило на полосу встречного движения, и боковым зрением он успел увидеть надвигавшийся капот фургона «Континенталь». Последняя мысль его была: как странно, опять меня подловили на мосту… Потом наступила темнота и тишина.
В себя он пришел только на второй день после автокатастрофы. Сосед по палате потом сообщил, что корпус машины Стаса пришлось разрезать, чтобы вытащить его из кабины: дверцы так деформировались от бокового удара, что открыть их оказалось невозможно. Однако Станислава спасла воздушная подушка, предохранившая грудную клетку от переломов ребер и лицо от порезов, и сравнительно небольшая скорость движения на повороте, и все же прогнувшаяся крыша кабины едва не раздавила ему голову (врач сказал, что разошлись швы черепа), что и послужило причиной суточного шока и беспамятства. И тем не менее Стас выжил.
На третий день он стал понимать, что находится в реанимации. На четвертый узнал маму. На пятый ему разрешили принять делегацию сотрудников издательства, искренне переживавших за здоровье своего директора, а вечером четырнадцатого сентября Стас дождался прихода мамы и спросил, не звонила ли Дарья.
— Не знаешь, почему она не приходит? — добавил он. — Может быть, уехала куда-нибудь в командировку?
— Какая Дарья? — удивилась Зоя Николаевна.
— То есть как это — какая Дарья? — ошеломленно уставился на мать Станислав. — Шутишь, мам?
Лицо Зои Николаевны отразило недоумение и опасение:
— Что с тобой, сынок? О какой Дарье ты говоришь?
— Брось разыгрывать, ма, — досадливо поморщился Стас. — Ты мне плешь проела, уговаривая жениться на ней. Между прочим, я сделал ей предложение и перед аварией хотел везти в загс. Неужели она не знает, что я в больнице?
Мама с тревогой заглянула в глаза сына, лежащего с перебинтованной головой и руками, которые порезало осколками стекла.
— Это, наверное, последствия травмы, сынок. Никакой Дарьи я не знаю, ты меня никогда с ней не знакомил и ничего о ней не рассказывал. Может быть, ты имеешь в виду Сашу? Помнишь, я как-то видела ее у тебя?
— Какую Сашу? — нахмурился Стас. — У меня отродясь знакомых Саш не было. Перестань прикидываться, мам! Может, с Дарьей что-нибудь случилось, а ты не хочешь говорить? — Он приподнялся на локтях, и тотчас же раздался звонок медрегистратора, анализирующего состояние пациента.
В палату заглянула медсестра.
— Лежи, лежи, — испуганно проговорила мама, укладывая сына на кровать. — Все образуется, не волнуйся. Ты получил сотрясение мозга, вот и мнится, будто был знаком с какой-то Дарьей.
— Да не с какой-то! — выпалил Стас, чувствуя, как голова начинает звенеть, перед глазами поплыли разноцветные круги. — Дарья в банке «Москредит» работает, ты ее видела…
— Сейчас, сейчас, — ласково проговорила медсестра, ее ловкие пальчики пробежались по груди Стаса, обнажили руку, сделали укол. — Все пройдет, не волнуйтесь, все образуется…
Голова закружилась, Стас начал уплыватьв сияющее туманное марево, но все же успел упрямо пробормотать:
— Дарья… моя… невеста… позовите ее…
Потом ему все стало безразлично.
Однако вопреки надеждам матери и врачей он не забыл о Дарье и снова потребовал, чтобы ее попросили приехать в больницу. И не успокоился до тех пор, пока Зоя Николаевна не съездила в банк и не привела с собой одного из его менеджеров, которого Стас не знал и который сообщил, что Дарья Валентиновна Страшко у них никогда не работала.
Это сообщение так потрясло Панова, что ему стало плохо и он сутки провалялся в полубреду, изредка всплывая в явь и вяло требуя провести расследование: куда пропала Дарья, с которой он встречался целых три года.
Шестнадцатого сентября благодаря усилиям врачей он успокоился, принял их объяснения ситуации: «У вас сработал эффект ложной памяти, молодой человек, это последствия травмы головы, так называемый посттравматический синдром, это пройдет…» — но не поверил ни одному их слову, решив после выхода из больницы отыскать Дарью самостоятельно. Сомнения в собственной трезвости и памяти у него были, однако он отчетливо помнил чуть ли не каждую минуту встреч с Дарьей, ее поцелуи, жаркий шепот: любимый мой! — объятия, лукавые взгляды и сдвинутые в моменты ссор брови. Она существовала! И никакие доводы врачей не могли поколебать уверенности Стаса в ее реальности.
Вскоре его из реанимационного отделения перевели в стационар, в обычную лечебную палату, где уже лежали двое выздоравливающих: молодой парень по имени Анатолий, поправлявшийся после операции на колене, и средних лет толстяк Семен Семеныч с переломом тазобедренного сустава. Толстяк оказался офицером-химиком, относительно недавно ушедшим на пенсию по выслуге лет, а также страстным любителем кроссвордов. Он мог разгадывать их утром, днем, вечером и даже ночью, постоянно донимая соседей по палате вопросами и удивляясь, почему Стас, эрудиция которого превосходила воображение бывшего капитана-химика, не увлекается кроссвордами. Он-то и послужил новым раздражителем для медленно восстанавливающейся психики Панова, и без того переживавшего странное отсутствие Дарьи.
Семнадцатого сентября, в пятницу, после обеда, когда Стас вернулся из столовой в палату и собрался заняться документами и письмами, которые ему принесли из издательства, кроссвордолюбитель Семен Семеныч обратился к нему с вопросом, не отрываясь от страницы какой-то газеты с очередным кроссвордом:
— Слово из восьми букв: главный элемент процессора компьютера. Предпоследняя буква — «и».
— Микрочип, — ответил Анатолий, лежавший с загипсованной после операции ногой; он читал книгу.
Стас, никогда не встречавший этого слова, заинтересованно посмотрел на парня:
— Как ты сказал? Ну-ка еще раз.
— Элемент процессора — микрочип, — повторил Анатолий. — Или просто чип. С английского — электронная деталь. Неужели не знаешь? Да чипы стоят во всех компьютерах.
— Первый раз слышу, — признался Стас. — До сих пор мне казалось, что микросхемы называются иначе — смопами. От английских слов «маленький слоеный пирог».
— Не сочиняй, — засмеялся Анатолий. — Все знают, что вся сложная электроника работает на микрочипах.
— Да не сочиняю я!.. — хотел было вспылить Стас и осекся, в который раз вспомнив странное исчезновение Дарьи.
Чтобы его не считали сумасшедшим, а такие мысли уже приходили в голову, следовало молчать о своих «открытиях» и докапываться до истины самому.
— Ты что, всерьез считаешь, что чип называется… этим, как там его… смопом? — поинтересовался Анатолий.
— Я пошутил, — очнулся Стас, ощущая болезненную пульсацию крови в затылке, там, где с недавних пор он стал чувствовать какое-то инородное тело; впечатление было такое, что там действительно застряла сливовая косточка. — Просто удивляюсь, что в русском языке не нашлось адекватного слова, отвечающего понятию этого вашего… чипа.
— Букв, наверно, не хватило, — засмеялся Анатолий, в то время как Семен Семеныч продолжал корпеть над кроссвордом и не слышал, о чем говорили соседи по палате.