— «Заури, Заури»! — не выдержал я. Слышать не могу от неё это имя. — Вот наступит февраль, посмотрим тогда, как он проведёт прививку. Пилы от топора отличить не умеет ваш Заури…
Утро выдалось пасмурное.
Я, хмурый, вошёл в класс, сел за парту мрачнее тучи и стал ждать, кто спросит о причине моего грустного настроения.
Сижу минуту, другую. Никто не обращает на меня никакого внимания.
Вот и Гиви пришёл. Как всегда, рот до ушей и жужжит над ухом:
— Ну как?
— Тише, — говорю я. — Никто ни о чём не спрашивает. Чёрствые люди…
— А ты попробовал бы слезу пустить.
— Не выходит…
— Ничего, заметят, — обнадёжил меня Гиви.
Тут вдруг Лали чихнула, да ещё два раза подряд.
Я встал и, как это делают обычно старые люди, похлопал её по спине и сказал печальным голосом:
— Не болей, а то тоже вдруг умрёшь…
Ребята услышали мои слова и удивлённо вскинулись.
— Вчера вечером, — продолжал я слабым голосом, — мы получили телеграмму о том, что бабушка моя скончалась. Сейчас я как раз думал о ней, когда ты чихнула. Бабушка всегда говорила, что чихнувшего надо похлопать по спине и сказать ему что-нибудь, а то может помереть.
— И ты в это веришь?! — поразилась Лали.
— Поверишь, когда у тебя такое горе, что сам не свой…
Тут кто-то из ребят удивлённо сообщил, что видел мою бабушку нынче утром, когда в школу шёл.
— Да это не та бабушка! — воскликнул я. — Умерла другая, которая по отцу…
Я уже чуть не плакал, живо представляя умершую бабушку, о смерти которой не помнил даже мой отец — так давно её нет в живых.
— А что с бабушкой случилось?
— От чего она умерла?
— Долго ли болела?
Я всем объяснил, что бабушка была ещё вовсе не старая, что болели у неё только ноги, но после поездки в Цхалтубо[3] и это прошло.
Думал я, от чего мог бы умереть такой здоровый человек, и придумал:
— Незадолго до смерти у неё начался прострел.
— Что это за болезнь? — заинтересовалась Лали.
— Боже упаси! То в голове стрельнёт, то в пояснице, то в ноги ударит, то как стрела между рёбрами вонзится! Словом, стреляет всюду.
Ребята окружили меня. Даже из других классов сбежались.
— У него бабушка умерла.
— Бабушка?..
— Да, видите, чуть не плачет, еле удерживается.
Первый урок у нас вела классная руководительница. Когда я слабым голоском откликнулся на свою фамилию, она удивлённо вскинула голову.
— Как видно, стенгазета пошла тебе на пользу, Девдариани?
— Очень даже… Только сейчас у меня большое горе.
— Какое ещё горе! — Учительница, не понимая, что происходит, готова была вскипеть, по своему обыкновению.
Но Лали Чихладзе, так сказать, погасила огонь прежде чем он разгорелся.
— У него бабушка умерла, — сообщила она учительнице.
— Да что ты говоришь?! — искренне огорчилась учительница.
— От прострела умерла, — пояснила словоохотливая Лали; и кто только тянул её за язык!
— От прострела? — изумилась учительница. — Это странно…
Я почувствовал, что дело может принять нежелательный оборот, и поспешил вмешаться.
— Это, — говорю, — бабушка так думала, что у неё прострел. На самом же деле она давно хворала сердцем, а недавно, когда её с приступом везли в больницу, вдруг арба перевернулась на камнях…
Я сунул руку в карман и стал себя больно щипать, но, как назло, ни одной слезинки не выжал из глаз. Тогда я закрыл лицо руками и стал всхлипывать.
Не знаю, насколько убедительной показалась всем причина смерти бабушки, но факт, что в её смерть поверили все. Да, пожалуй, это и неправдой-то нельзя было назвать. Она ведь и правда умерла, а когда…
После этого мне только и оставалось, что вздыхать и шептать что-нибудь невнятное на уроках.
Зато мои ребята развили кипучую деятельность.
— Нужно, чтобы внук сказал проникновенные слова на похоронах бабушки, — заявил Зура и чуть не сгубил всё дело — едва удержался, чтоб не рассмеяться.
— Конечно, конечно, — поддерживает его Вахтанг.
— Художник… Нужен художник… Надо сделать надпись на венке, — носится по классам Дито.
— Стихи!.. Надо написать стихами. Отзовитесь, кто у нас поэт! — требует Гиви.
Весь день они бегали из класса в класс.
Во всей школе оказалось целых три поэта и пять художников.
Вот тебе и новая задача. Поди узнай, кто из них «доброжелатель».
— Раз уж такая получается неразбериха, — заключил Дато, — давайте отлупим всех пятерых художников и троих поэтов!..