— А ваш Джимшер что?
— Я сказал ему, что Каха это дерево оберёт.
— Что такое?! Ты распространяешь обо мне слухи, будто я вор! — заорал я что было сил.
Вот какое у меня «везение»!
— Ну что ты! Никто такого не говорит! Я только сказал, что ты ловчее…
— Это другое дело! Ну, и что на это ваш гусь Джимшер ответил?
— Ничего, говорит, не оберёт.
— Не оберу, значит?
— Да.
— Знает, что я честный человек, потому так говорит, — отрезал я, хотя прекрасно понимал, что Джимшер — мой неусыпный враг.
— Ваш Каха, сказал он, много о себе воображает… Ничего он не оберёт.
— Значит, так?..
— Ну, не совсем так, а почти.
Я стал расспрашивать, чтобы уточнить ситуацию.
— Груша растёт у калитки, — сказал Зура.
— Бабушка?..
— Старуха сидит на балконе и вяжет.
— Что значит «старуха»! Это Джимшер научил вас так грубо говорить…
— Да нет, она и вправду старая…
— Преклонных лет, — поправил я и продолжал допрос: — Неужели она всё время сидит на балконе?
— Мы крутились там больше двух часов, а она ни с места.
— Лопухи! Трусы! Ни ума, ни смелости не хватает, чтобы помочь престарелым и немощным.
— Мы туда вовсе не для помощи ходили.
— Я знаю, какие вы бессовестные, ты и твои дружки! Вместо того чтобы печь на кухне сладости или идти в магазин за конфетами — словом, приятно проводить последние годы жизни, — несчастная старуха должна сидеть и караулить какую-то грушу. А всё из-за таких бесстыжих, как вы. Сиди тут и без роздыха вяжи носки. А может быть, ей на рыбалку охота пойти.
— Хе-хе-хе! Старухе — и на рыбалку?!
— Ты только и знаешь — лыбишься и скалишься! А мне вот известно, что она, как мальчишка, любила в детстве рыбачить. — Я чуть призадумался и решительно сказал: — С вами связываться не стоит… Я лучше грушу эту проучу!
— Проучишь грушу? В первый раз такое слышу…
— Если будешь хорошо себя вести, я и тебе покажу, как это делается.
Вот такая у меня судьба! Сегодня хотел сесть и заниматься, что называется, не щадя живота своего, но вы же сами видите, разве я могу спокойно сидеть дома, когда знаю, что рядом, в соседней деревне, старый человек мучается из-за каких-то беспородных груш! Я готов не только обобрать это проклятое дерево, но даже вырвать его с корнем, только бы старушке не приходилось больше маяться из-за него. Такое уж у меня чуткое сердце. Разве я в этом виноват?
УРОК АРИФМЕТИКИ
Лали Чихладзе — наша звеньевая. Что такое девчонка, вы, конечно, знаете. Ей нет дела ни до собак, ни до кошек. Её не заботит урожай арбузов и дынь, ей будет всё равно, если старуха, сидя под грушей, свяжет не то что пару носков, а целый тулуп. Сидит себе дома, оттопырив мизинчик, и читает.
— Ну что, переписала? — спрашиваю я её как-то.
— Погоди… — Она отталкивает меня локтем.
— Скорее, с минуты на минуту учитель войдёт в класс.
— Погоди. Ведь пишу я, а не ты. Ты прямо-таки невыносим, Каха! — и оттопырила свой мизинчик.
— Если тебе так трудно, нечего кричать на сборе отряда: «Я ему помогу!» Нужна мне твоя помощь! Можешь вовсе не переписывать. Я встану на собрании и скажу: «Некоторые товарищи на словах обещают много, а на деле, двадцати минут не могут выкроить для помощи однокласснику». Вот и увидишь тогда…
— А кто подтвердит твои слова? — и опять оттопырила мизинчик.
— В свидетели мне хватит двойки, которую сегодня влепит учитель арифметики.
— И тебе не будет стыдно?
— Тебе стыдно не держать слово.
— Разве я обещала переписывать в твою тетрадь домашнее задание?
— Ты обещала помогать.
— Помочь — не значит переписывать за тебя.
— Хм, выходит, ты хочешь, чтобы я сам решал, писал, читал, а ты за меня благодарность получала? Ловко, ничего не скажешь!
Вошёл учитель. Еле протиснулся в класс. Мы оба примолкли.
Пока он проверял по списку, Лали просунула руку с тетрадью под партой и бросила мне на колени тетрадь с заданием.
Лали всегда сидит передо мной. Когда она на месте вроде бы ничего, но однажды, когда она заболела свинкой и целых десять дней не появлялась в классе, мне все десять дней казалось, что я один-одинёшенек сижу в чистом поле. Потом она пришла — и опять ничего, как будто её и нету.
Учитель прошёл по рядам, проверил домашнее задание — кто как решил задачу. Заглянул в тетрадь к Лали, потом в мою и не пошёл дальше, опять вернулся к тетрадке Лали и только потом проследовал дальше.
И когда я думал, что уже всё — пронесло и гроза миновала, именно тогда раздался голос учителя. Несмотря на то, что он огромного роста и очень толстый, говорит почти шёпотом. Но для меня всё равно его шёпот как гром.