Улица встретила героя ночным холодом и рассеянным светом вывесок. Вокруг — ни души. И тихо, словно весь мир притаился, затаив дыхание, перед человеком, полным воли и решимости. Он пересек дорогу, миновал одну улицу, вторую. И тут его ослепила резкая вспышка автомобильных фар. Марк выругался, сплюнув кровью. Отшагнул, заслоняя глаза. В кармане завибрировал мобильник…
— Мистер Марк?
— Лури?!
— Отважный поступок, ничего не скажешь. Но, увы, бесполезный.
— Я не сломаюсь!!!
— Уже неважно. Ваша судьба решилась еще в полдень. Но мы не торопились, выяснив, что вы в баре, и решили позволить выпить вам свою последнюю алкогольную дозу. По доброте душевной.
— Чего… Что вы несете?!
— Выяснились новые обстоятельства Иммунитет к импульсу передается по наследству. К сожалению, а может и к счастью, — стерилизация сейчас запрещена. А вот несчастные случаи никто не отменял. Так что… Простите, ничего личного. Работа, знаете ли…
Взревел двигатель, задымились покрышки. Навстречу Марку, сверкая зазубренным бампером, помчался вариант № 3.
Космический мусор
Михаил Пегов
Шестопалов глубоко вздохнул и проснулся. Резко открыл глаза, судорожно сжал пальцы на подлокотнике ложемента.
«Кажется, приближаемся! — Первая же мысль заставила улыбнуться — растянуть ссохшиеся губы в ликующей гримасе. — Разбудили! В маску перестал поступать анестетик. Точно, приближаемся! Ура! Пришло время человека!..»
Восторги Шестопалова прервал чужой сдавленный стон. Стонали слева, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки.
«Напарник, — сморщился Шестопалов, хотя тут же сменил недовольство на любопытство. — А вдруг это — женщина?!..»
Прежде с женщинами у него совсем не складывалось, а тут для своей попутчицы он — единственный мужчина на сто миллионов километров. На сто миллионов километров и, судя по всему, на всю оставшуюся жизнь.
«Глядишь, поладим… — Плохо контролируемое тело Шестопалова наполнилось приятным теплом. — Дай бог, чтобы — женщина. Ведь может же это быть женщина?»
Надеяться он мог на всё что угодно, поскольку о половой принадлежности будущего напарника предупрежден не был и на корабль попал уже в бессознательном состоянии, усыпленным.
— Нацепили намордник, скоты! — сменила стоны членораздельная, стопроцентно мужская речь. Отчетливая даже сквозь кислородную маску. — А если б, пока я спал, с меня этот респиратор слетел? Эй, кто тут есть? Отстёгиваться уже можно? Эй, сосед! Проснулся? Слышишь меня? Ты в этом во всём разбираешься?
— Слышу, — промычал обиженный на судьбу Шестопалов. — Разбираюсь. Рано отстёгиваться.
— Лады, подождем. Значит, всё-таки подлетаем? Не развалились на полпути? Ха-ха-ха! И что дальше? Торжественная высадка землянина на чужую планету? Так, что ли? Ха-ха-ха! — Напарник не на шутку развеселился. — Самое время выбирать капитана нашей посудины! Того, кто сделает первый «маленький шажок». Ха-ха-ха! Меня зовут Витмэн. Слышал обо мне? Чего молчишь? Не оклемался ещё? Ты-то кто? Скольких порешил? Тебя за что в эту жестянку запихнули?
Шестопалов повернул голову в сторону, откуда раздавался голос напарника, но, разумеется, ничего не увидел. Осветительные приборы, как и иллюминаторы, на корабле отсутствовали. Впрочем, Шестопалову необязательно было разглядывать Витмэна, он отлично знал, как выглядит этот тип.
«Безумный киношный профессор — клочья седой бороды, глаза — сплошные черные зрачки — навыкате… Он и есть профессор, бывший профессор… Химик… Фармаколог, проводивший бесчеловечные опыты над пациентами, — Шестопалов инстинктивно подался вправо. Недавней эйфории пропал и след. — Отравитель, серийный убийца. Вот с кем придется встретить смертный час. Кроме этого сумасшедшего, я больше никого никогда не увижу. Кроме как с ним, ни с кем не поговорю…»
При мысли о смерти Шестопалову стало страшно, захотелось немедленно признаться в совершенном обмане. Всё равно кому, пусть даже Витмэну.
— Меня ни за что, — честно ответил он на последний вопрос напарника.
— Что значит «ни за что»? За ерунду, за мелочовку? Хочешь сказать, одного или двух прихлопнул, не больше?
— Ни одного.
— Мальчик, не ломайся передо мной! — сорвался Витмэн. — Я тебе не высокий суд! Всё кончено, говори как есть.