— Ольга у нас.
Голова раскалывалась, но в мозгах наступила ясность. И можно было предаваться блаженному молчанию.
— Ольга у нас, Ян, — повторил офицер, пристально глядя в глаза. — Она жива.
В голосе его прорезалось даже какое-то сочувствие.
— Пока жива, Ян. И в вашей власти оставить её в живых.
Он начал понимать. И сразу захотелось обратно, в туман. Но тенгрианец вбивал слова, как гвозди:
— Назовите квадрат, Ян. Скажите, где ваш лагерь. И мы отпустим и Ольгу, и вас.
Пятьсот человек. Пять сотен ребят, живых, надёжных, матерящихся и смешливых, — на одной чаше. И единственная женщина — на другой. Любимая женщина.
Больше нет вилки — подвиг или смерть. Остался выбор между предательством и предательством.
— Нет… — прошептал он.
Офицер пожал плечами. Подозвал охранника.
— Убейте её. Стоп. Не просто так, а потравите газами. Чтобы помучилась. Часов на шесть агонии, хорошо?
— Так точно! — гаркнул помощник. — Разрешите выполнять?
Бухнул колокол. Потом ещё и ещё. Убыстряясь, отстукивая какой-то невероятный ритм. Ян не сразу понял, что это бьётся его собственное сердце.
— Квадрат эф-шестнадцать, — произнёс он. — К западу от озера. Дайте карту, я покажу.
В камере сначала кормили. А на третий день, когда загрохотали орудия, еду перестали приносить. Ян слушал канонаду безучастно. Не понимая, что происходит там, за трясущимися стенами. И не желая понимать.
А потом всё стихло. Щёлкнул замок. И в проёме показался тот, кого Ян никак не ожидал увидеть.
— Жив?! — воскликнул Мичман. — Жив, дурилка! Ребята, он здесь! Живой!
В камеру ввалились парни из команды Яна и соседних подразделений. Те, с кем он спал в одной палатке и шёл в бой плечо к плечу. Те, кого он предал три дня назад.
Знакомые лица, усталые, закопчённые, но довольные. Руки, пахнущие мазутом и гарью. Они хлопали Яна по плечу, улыбались и что-то говорили, все одновременно.
— Да хорош базарить, народ! — прикрикнул Мичман. — Смотрите, морда у него одурелая. Он же ничего не понимает пока! А ну идите пока, поболтаем тет-а-тет, так сказать.
Вопрос застрял в горле. Но Ян его всё-таки вытолкнул:
— Что с Ольгой?
— С Ольгой-то? — Мичман оглянулся и прикрыл дверь. — Да всё с ней хорошо.
— Жива? Освободили?
— Жива… — Старик отвёл глаза. — Даже не знаю, как тебе сказать-то… В общем, не захватывали её тенгрианцы.
Ян помотал головой:
— Как это?
— Это Папы Дока идейка… — Мичман по-прежнему смотрел мимо. — Её на заимке спрятали. А нам с утра, как ты ушёл, был приказ сниматься и передислоцироваться. Заняли позиции с двух сторон, подготовились, пристреляли наш бывший лагерь. А через двое суток туда сунулись тенгрианцы, оба крейсера и толпа пехоты. В общем, все они там и остались, до единого. А мы в контру — и взяли вот цитадель, она почти пустая была.
Ян взялся за голову. До него стало доходить.
— Так Ольга всё это время… А откуда тенгрианцы о ней-то?..
— Тебя ж наверняка кололи. Папа Док думал, против «сыворотки правды» ты и часа не продержишься, всё скажешь… Он хитрый лис, ты ж его знаешь. Что-то говорил про гамбит… И ещё, что троянскому коню, мол, сейсмокапсула не нужна.
— Так что ж это… Моя «Интегра»… Батарейки…
Мичман пожал плечами:
— Он в ту ночь заходил… Зато сектор теперь наш, сечёшь?!
Ольга стояла у входа в портал. Роскошная копна волос, гражданская одежда, макияж — рядом с ней Лин, бритая наголо и в армейском комбинезоне, казалась мальчишкой.
— Может, передумаешь? Оттуда не возвращаются.
— Нет, — Ольга мотнула головой, красиво расплескав волосы.
— Так и не простила его? Считаешь предателем? Он ведь сдал нас ради тебя…
— Да при чём тут это! — Ольга поморщилась. — Ты видела запись его допроса? Видела, как он пялился на сиськи медсестры?! Кобель!
Она махнула рукой, подхватила сумку и шагнула в портал.
