Он не спеша обернулся и нарочито небрежно сказал:
— Шкуру, но только не какого-то занюханного медведя, а настоящего дракона.
Несколько мгновений царила полная тишина, а потом таверна взорвалась бурей воплей.
— Оп-па, новая байка! Давай рассказывай!
— Дилль, куда медведя подевал? Дракону скормил?
— А рыжий-то наш, оказывается, драконоборец!
Дилль с высокомерным видом слушал выкрики, потом, выбрав момент затишья, сказал:
— Хотите — верьте, хотите — нет, но только я завалил огромного огнедышащего дракона вот этими самыми руками.
Я оставил его у дороги на Моховую падь на том самом месте, где у нас произошла битва. Там, между прочим, все деревья изломаны…
После этих слов некоторые от смеха попадали на грязный пол таверны. Те, кто усидел на скамьях, держались за животы, стонали и кудахтали. Даже мамочка, обычно почти серьёзно воспринимавшая россказни рыжего плута, утирала выступившие от смеха слёзы.
Дилль невозмутимо ждал, когда закончится всеобщая истерия, а потом сунул руку в суму, что была перекинута у него через плечо, и вынул большой и зелёный комок, при ближайшем рассмотрении оказавшийся листьями лопуха. Он осторожно развернул лопухи и, достав что-то длинное и изогнутое, швырнул его на ближайший стол.
— Хотели доказательств? Что скажете на это?
Тяжёлый драконий коготь снёс со стола деревянную кружку и перевернул тарелку с остатками жареного мяса. Сидевший за столом водовоз по кличке Водяной вылупил глаза на иссиня-чёрный предмет, с одного конца которого всё ещё сочилась едкая сукровица. Постепенно один за другим завсегдатаи «Кухарки и петуха» начали собираться у стола Водяного, за ними подтянулись прислужники и сама мамочка.
— Что это? — спросил Водяной.
— Коготь с передней лапы дракона, с которым я бился, — как можно небрежнее ответил Дилль. — И которого, конечно, убил. Башку ящерицы, как понимаете, приволочь не смог — ибо слишком она велика, а вот эту костяшку — пожалуйста.
Люди не сводили глаз со страшного изогнутого когтя длиной почти в локоть взрослого мужчины.
— Если он не врёт, и это действительно коготь, то какой же величины должен быть дракон?
— Да перестаньте, рыжий просто нашёл эту штуку и приволок сюда, чтобы оправдаться за то, что побоялся убить медведя-людоеда! — возмутился скорняк Явиг. — Он просто в очередной раз выдумал историю!
— Явиг, я прощаю твоё невежество! — высокомерно заявил Дилль. — Чтобы убедиться в моей правоте, предлагаю завтра же с утра отправиться по дороге в Моховую падь. Там вы собственными глазами увидите и убитого мной дракона, и место схватки.
— Да врёт он, не слушайте его! — завопил Явиг, но собравшиеся не стали слушать как раз таки его самого.
На Дилля посыпался град расспросов:
— Давай не томи, рассказывай!
— А какой был этот дракон?
— Как ты одолел такую громадину?
— Он, вправду, плевался огнём?
Дилль поискал взглядом Августину:
— Мамочка, где моё тёмное пиво? После этой ужасной битвы у меня в горле пересохло.
Большая кружка пива была принесена мгновенно. Дилль не спеша отпил несколько глотков и сказал:
— Дело, значит, было так…
С того памятного дня прошло больше трёх месяцев, и на замёрзшую землю уже падали первые снежинки. Дилль, одетый в новенький полушубок, который его упросил принять в дар скорняк Явиг, важно шествовал по тесным улочкам Тригорода. Встречные мужчины раскланивались с ним, а дамы кидали на парня лукавые многозначительные взгляды. Дилль в полном сознании собственной значимости небрежно кивал мужчинам и ласково улыбался женщинам. Особенно симпатичным.
Стражники у малых городских ворот взяли на караул, когда Дилль вышел из стен Тригорода и направился к «Кухарке и петуху». Таверна и раньше была излюбленным местом Дилля, а в последние пару месяцев он оттуда практически не вылезал, потому что мамочка Августина сочла за честь бесплатно кормить и поить героя-драконоборца. Впрочем, Дилль прекрасно понимал, что мамочка внакладе не остаётся — стоило ему появиться в «Кухарке и петухе», как в таверну набивалось народа больше, чем мог вместить небольшой зал. И хотя уже все в Тригороде знали историю эпической битвы, всё равно каждый день в таверну приходили желающие лично послушать великого героя.
Едва Дилль появился на пороге «Кухарки и петуха», как послышался вопль слуги:
— Дорогу господину Диллитону!
Он прошествовал к длинному столу и уселся в кресло, которое мамочка поставила специально для него. Около кресла на стене красовались три когтя дракона — их хозяйка выпросила у городской управы, которой Дилль продал убитого ящера. Августина с превеликим удовольствием повесила бы и ещё какую-нибудь «драконятину», но тушу быстренько раскупили по кусочкам жители Тригорода, а засушенная голова дракона теперь красовалась на высоком столбе, вбитом посреди главной городской площади. Поговаривали даже, что рядом собираются воздвигнуть памятник почётному гражданину — Диллитону Тригородскому, но пока дальше слухов дело не шло.