— А кто приказал? Управляющий, сука?
Седой промолчал.
— Нужно хозяину жаловаться, — сказал Проныра. — Выбрать делегацию и завтра заявить свой протест. Дескать, так и так…
— Заяви! А тебя пристрелят, как Растяпу. Я думаю, вот что, — Вонючка осторожно пошевелил бровь пальцем, — хозяин заранее дал приказ, ну чтобы вертухаи кого-нибудь кончили.
— Зачем? — От удивления у Проныры даже рот приоткрылся.
— Для укрепления пошатнувшейся трудовой дисциплины… а может, еще для чего.
— Похоже на то, — задумчиво сказал Эдисон Седой. — Похоже на то. Управляющий трусоват, он бы не посмел, и вертухаи бы не посмели.
— И что ж теперь делать? — Проныра стукнул себя кулаком по коленке.
— Молиться, чтобы сверла не ломались, — жестко сказал Вонючка, и в это время отключили верхнее освещение.
Народ, охая и тихо ругаясь, потащился по своим шконкам, урчать голодными желудками, а Вонючка таки поднялся и в слабом свете напольных светильников пошел к раковине. Он промыл разбитую бровь, справил малую нужду в один из трех грязноватых унитазов и вернулся к своему спальному месту. Лицо его было мрачно и задумчиво. Скрипнул пластиковый настил кровати.
— Сердцем чую, — пробормотал Вонючка сквозь зубы, — как это самым пагубным образом скажется на моем здоровье.
— Что? — спросил с верхней койки Забияка.
— Ничего, — тихо сказал Вонючка.
Он лег, прижался щекой к тощей подушке и, осторожно запустив руку под матрац, нащупал украденный предмет.
На следующий день Истерика, Вонючку и Забияку оставили без обеда. Наказывать, по идее, нужно было Проныру, но Забияка из-за одной своей репутации всегда оказывался в зачинщиках, а Вонючкину вину красноречиво доказывала разбитая дубинкой бровь. Истерик бродил по цеху, тихо раскаиваясь за свою вчерашнюю вспышку, а Вонючка и Забияка сидели на ящике с заготовками и смотрели на замытые темные пятна возле бывшего станка Растяпы.
— Жрут, — со вздохом сказал Забияка, поглядывая в сторону столовой. — И Проныра жрет, хоть бы корку в кармане принес, гад. За него ведь отдуваемся.
— Не бухти, — Вонючка придвинулся, заговорил шепотом: — Я одну штуку стащил вчера. Она получше любой корки будет.
— Ого! — Глаза Забияки блеснули.
— Или эта штука обеспечит нас нормальной жратвой в достаточных количествах, — пообещал Вонючка, — или окончательно испортит нам желудки.
— Да хер с ним, с желудком! — сказал Забияка. — На кой он вообще нужен?
— Хочешь быть в доле?
— Еще бы! — Забияка ощерился.
— Хорошо. Тогда завтра с утра сделаешь кое-что на своем станке? Что, я тебе вечером объясню.
— Не вопрос.
— Вот и славно, — Вонючка хлопнул товарища по плечу. — Хочу еще Седого с Пронырой в долю взять.
— Нафиг? — пробормотал Забияка. — Странный ты сегодня какой-то. Хотя мне-то чего?.. Тебе решать… А на всех хватит?
— А это уж зависит от того, как ты завтра поработаешь, — загадочно проговорил Вонючка.
Эдисон Забияка удивленно покачал головой.
Нет, что ни говори, а Вонючка действительно сегодня весь день был каким-то странным. Уже после окончания смены, когда охранники строили рабочих перед дверями стволовой, Усатый, который чувствовал себя после расстрела Растяпы немного не в своей тарелке, благодушно толкнув Вонючку в плечо, спросил, отчего тот стоит в самом хвосте очереди: неужто не проголодался?
— Просто я не такой пройдоха, как вы, господин охранник, — ответил Вонючка, глядя на носки своих ботинок.
Усатый, побагровев, вцепился в воротник Вонючкиной куртки, вытянул того из строя и, процедив сквозь зубы несколько угроз, потащил через весь цех к спальному отсеку. Там он поставил Вонючку к стенке, сноровисто обшарил ладонями его одежду и пинком впихнул в камеру, бормоча про невоспитанных подонков, которые вообще недостойны получать жратву.
Подождав, пока обозленный охранник задвинет засов, Вонючка усмехнулся и неторопливо пошел между рядами шконок. Отыскав место, которое, по всеобщему мнению, плохо просматривалось камерами, он присел на корточки и, поддернув штанину, смотал с лодыжки длинный кусок изоляционной ленты. Вот теперь под рукой имелись все ингредиенты запланированного блюда.
— Что ж, — пробормотал Вонючка, — сегодняшний ужин пропал, подумаем о меню на завтра.
Над дверью спального отсека установлена красная лампочка. Если кому-нибудь в камере, не дай господь, вдруг прямо посреди ночи до зарезу потребуется охранник, он начинает нажимать кнопку слева от двери, лампочка светится короткими вспышками, и к окошку подходит кто-нибудь из дежурных вертухаев. Не сразу, конечно, но в конце концов подходит. Вообще-то к лампочке прилагается звуковой сигнал, но охранники предпочитают его отключать.
Эдисон Седой раз за разом давил пальцем прорезиненную кнопку, в полнейшем нетерпении косясь на зарешёченное окошечко. Вонючка тихо стонал, сидя на корточках перед дверью и раскачиваясь влево и вправо. Руки его были плотно притиснуты к животу, лицо выражало крайнюю степень мучительных страданий. Три десятка зрителей смотрели со шконок, на их лицах застыла смесь страха и любопытства.
Наконец исцарапанная мутная заслонка сдвинулась в сторону, и в окошке появилась сердитая физиономия Усатого.
— Что там еще у вас? — тихо и угрожающе спросил охранник, его усы приподнялись, обнажая желтые прокуренные зубы.
— Вот, господин охранник, — зачастил Седой. — Помирает. Плохо ему. Жуткие рези в животе. Он два дня не ел, а сегодня поужинал, и к ночи скрутило. Может, у него заворот кишок. Ему бы доктора надо…
— Какой тебе хер, доктора? Два часа ночи, — проговорил Усатый, он изо всех сил старался рассмотреть Вонючку в окошечко.
— Так помрет ведь, — жалобно протянул Седой. — У вас же аптечка штатная на поясе, дайте ему хоть таблетку какую.
— Таблетку… — Усатый поскреб подбородок. — Ладно, щас поглядим.
Глухо лязгнул засов. Дверь поползла в сторону. Охранник огромной плечистой тенью шагнул в полутемное помещение. Он скорее удивился, чем испугался, когда в его левую руку стремительно вцепился Забияка, который прятался у стенки, а на правой руке, сжимавшей дубинку, повис Седой. Усатый нелепо дернул головой, намереваясь то ли кричать, то ли драться, но сидевший на полу Вонючка вдруг прыгнул вперед и, выпростав из-под рубашки руку с длинным и острым обрезком металлической пластины, два раза ударил охранника в горло, чуть выше яремной ямки. Эдисон Усатый удивленно булькнул и захлебнулся кровавым пузырем. Черная густая жижа плеснула из его шеи, пачкая воротник и грудь мундира. Тело охранника забилось, но Седой и Забияка крепко прижимали здоровяка к стене, а Вонючка продолжал колоть лаково блестящей заточкой. Когда Усатый наконец обмяк, Эдисон Истерик тихонько заскулил от страха, и его соседям пришлось зажать слабонервному рот. Проныра, соскочивший с койки, помог Забияке и Седому оттащить мертвое тело от входа.
Вонючка, присев над убитым охранником, достал из его кобуры большой никелированный пистолет, Забияка забрал себе дубинку, а Проныра подобрал с пола обрезок пластины, обмотанный с широкого конца изолентой. Вонючка обернулся к застывшим на койках рабочим.
— Драка началась, — сказал он просто. — Кто с нами, айда в караулку.
— Это побег? — робко спросил кто-то с верхнего яруса кроватей.
— Нет, это переворот, — жестко сказал Вонючка. — Мы не будем бегать, будем драться.
— Чем? — сказал Эдисон Одноглазый. — У охраны-то пистолеты.
— Найдется чем, — Вонючка хищно улыбнулся. — Забияка вчера наделал пик. Переколем их сонными.
— Ну! Кто с нами? — шепотом крикнул Седой.
Несколько секунд в комнате стояла тишина, потом со шконок разом посыпались люди. Идти отказались Эдисон Заика, Эдисон Душка, а с ними еще восемь человек. Для пущей надежности их заперли в спальном отсеке, и три дюжины мужчин осторожной рысцой побежали через цех. Возле станка Эдисона Забияки они достали из-под пустых ящиков полуметровые куски толстой арматуры, срезанной под большим углом, достаточно острые и увесистые, затем в гробовом молчании двинулись в сторону караульного помещения. Камеры внутреннего наблюдения с мертвенным равнодушием поворачивались из стороны в сторону, немые и уже бессильные изменить в предстоящих событиях хоть что-либо.